И все исчезает. Остаются одни сомнения. А что, если даже в цирк не впустят?
Мальчик потер разгоряченный лоб. Вздохнул: «Лошади-то хорошо. С ней каждый захочет дело иметь. Лошадь всегда нужна… Собака тоже… коли она умная… А… Может, лучше в воскресенье прийти?»
Он подошел к цирку. Было еще рано. По будням представления давались только вечером. Входные двери и окошки касс были затерты. За высокой дощатой стеной цирка слышалась одинокая труба — она грустно повторяла одно и то же: «А-а-а-а…», и снова «а-а-а-а…», и опять «а-а-а-а…». Совсем другое дело вечером, когда горят фонари, ярусы полны зрителей, конь бежит по кругу и оркестр играет: «Лодка моя по Дунаю бежит».
Пишта подкрался к дощатому забору и робко постучался в дверцу. Никто не отозвался. Постучал сильней. Снова никакого ответа. Надавил на ручку. Дверца отворилась, он шагнул и, к величайшему своему изумлению, увидел поросший травой дворик, где гуляли наседки с цыплятами и гоготали гуси. Растерянно огляделся вокруг.
— Я не туда попал, — смущенно пробормотал он и хотел было повернуть обратно.
Но тут вышла женщина с бельевой корзиной, поставила ее на землю и, вынимая вещь за вещью, принялась развешивать их на веревках. Глаза Пишты так и приросли к этой женщине: она как раз вешала полосатый желто-синий балахон клоуна.
— Цирк! — пролепетал мальчик.
«Спрошу у нее, где директор!» Но он все еще колебался. «А что, если она прогонит меня?»
И Пишта решил: «Ничего спрашивать не буду!»
Между столбами, подпиравшими высокий брезентовый купол, он заметил несколько дверей. И с безразличной миной, чтобы женщина не вздумала остановить его, уверенно шагнул к одной из них. Приоткрыл ее и вошел.
Попал в узенький полутемный коридор, босыми ступнями почувствовал, что идет по прохладному песку. Коридор расширился. Острый незнакомый запах ударил мальчику в нос. По обеим сторонам стояли клетки со зверями, больше с медведями. Пишта прижался к деревянному столбу и оттуда смотрел на самую большую клетку — в ней безостановочно взад-вперед ходили тигр и тигрица.
Пишта пошел дальше. В конце коридора помещалась конюшня. Здесь стоял уже знакомый и не такой терпкий запах. Слышно было, как переступали лошади, хрустели овсом, шуршали сеном, били хвостом мух и как хвост, скользя обратно вниз по шерсти, издавал долгий шипящий звук. Где-то приотворилась дверь, брызнула полоса света. Вороной конь, стоявший в трех шагах от Пишты, весь заблестел, у белого, рядом с ним, блеснула только морда. Белый обернулся, внимательно посмотрел сперва на ворвавшуюся полосу света, потом перевел большие глаза на Пишту.
Из дальней двери вышли мальчишки таких же почти лет, что и Пишта, или чуть постарше. Шестеро тащили по коридору во двор большущий скатанный ковер; двое волокли по песку свернувшийся кольцом трос; трое шли с лопатами и метелками на плечах. Шествие замыкало двое ребят: стараясь идти в ногу, они несли огромный ящик. Пятеро последних с серьезными лицами принялись подметать конюшню, загребали лопатами мусор и кидали его в ящик. А потом подошли к клеткам с медведями и длинными железными палками с железными поперечинами стали собирать всякие нечистоты и выгребать их сквозь железные прутья решетки. Медведи, усевшись на задние лапы, наблюдали за движением скребков; только один из них стоял на всех четырех лапах, отвернувшись к задней стене, и лишь изредка поворачивал голову, чтобы взглянуть на мальчишек; черед дошел и до клетки с тиграми — они по-прежнему безостановочно ходили взад и вперед, не обращая внимания на ребят.
Пишта глазам своим не верил. Он смотрел то на конюшню, то на мальчиков, прибиравших клетки. Они еще только выходили из дальних дверей с большим скатанным ковром на плечах, как Пишта догадался: это артисты! Ведь точно так же после конных представлений выходят несколько униформистов выравнивать граблями развороченный манеж. (Пишта хорошо знал, что это те же цирковые артисты, но только перед выступлением или после выступления они облачались в униформу.) А потом, шагая под вальс духового оркестра, выходили с ковром на плечах другие артисты, молча и проворно расстилали его, бежали обратно к артистическому входу и там выстраивались в два ряда вместе с другими униформистами. Эти ребята сейчас так же несли ковер на плечах, и Пишта с восторгом провожал глазами шествующий к конюшне отряд. Впрочем, подойдя ближе, мальчик заметил, что все ребята в драной «штатской» одежде, а многие даже босиком. Когда же они начали подметать, выгребать из клеток нечистоты и сваливать их в ящик, Пишта вовсе остолбенел: «Да что же это такое?»
Он выбрал «самого босоногого» мальчишку и спросил: