Но, видно, нынче вечером глаза у Пирошки сверкали, как никогда, потому что не только Йошка Франк, но и Пишта и Флориан заметили это.
Пишта не прислушивался к разговорам вокруг, даже не понимал, о чем говорят, — это его совсем не занимало. Чтобы мальчик не скучал, Пирошка положила перед ним старую подшивку «Толнаи Вилаглапья». Пишта разглядывал картинки, читал подписи, листал страницы и ждал, когда же окончатся, наконец, — «все эти глупости!» — когда же уйдут, наконец, люди, чтоб он остался наедине с Пирошкой и мог наговориться с ней власть. Он то и дело подымал глаза от журнала, смотрел на Пирошку, как будто говоря ей: «Нельзя ли поскорей?» И увидел, что глаза Пирошки сияют, но сияют не ему. Пишта даже похолодел: Йошке Франку! Он не поверил своим глазам! Разинул рот. Пирошка, заметив изумление Пишты, опустила ресницы. Но Пишту не проведешь! Коварно, будто разглядывая иллюстрированный журнал, украдкой следил он за девушкой. А потом уже и хитрить стало не под силу, и, уперши подбородок в журнал, он не сводил с девушки глаз. Пирошка смутилась, испугалась, что настойчивый взгляд мальчика привлечет к ней внимание других, и поэтому улыбнулась Пиште. Но Пишта почувствовал, что улыбка неискренняя, и это только пуще обидело его. Лицо у него стало строгим, ответной улыбки не появилось.
И верно: обиженная физиономия Пишты тотчас привела и Флориана к сияющим глазам Пирошки и к разрумянившемуся лицу Йошки Франка. Флориан как раз в это время говорил:
— Надо написать, что мы должны взять власть в свои руки… И не подумайте, что это я под чьим-то влиянием… Нет, я сам… — И вдруг голос его прервался: — Значит… словом… сами знаете… — И он замолк.
…Выло уже поздно. Гости прощались. Снова посыпались остроты и шутки.
Йошка Франк беседовал с Пюнкешти. А Пишта, казалось, только сейчас по-настоящему увлекся журналом «Толнаи Вилаглапья». Он усердно разбирал буквы и — ждал. Флориан с такой горячностью двинул раскладушку обратно в альков, будто надеялся этим вернуть положение, которое существовало до того, как его кровать превратилась в кушетку. Из алькова прислушивался он к беседе Тамаша Пюнкешти, Йошки Франка и Пирошки. Пирошка сказала, что она осталась без работы. Йошка ответил, что на консервном заводе требуется надсмотрщик. Платят двадцать четыре кроны в неделю. Работа легкая.
— Я не против, — согласился Пюнкешти, предварительно посоветовавшись с женой.
— Это было бы очень хорошо! — сказала Пирошка и добавила для отвода глаз: — Двадцать четыре кроны — большие деньги!.. Мама, — обернулась Пирошка к матери, — дождь кончился, я пойду прогуляюсь чуточку.
— Одна? Поздно уже…
— Я тоже пойду, — вмешался неожиданно Йошка. — Я должен показать отцу письмо. А Пирошка принесет его обратно.
Пишта закрыл журнал.
— Я тоже пойду, — сказал он, — хоть и жалко, уж очень журнал интересный, — не преминул он тут же приврать.
Флориан вышел из алькова, на ходу надевая пальто.
— Ну, пошли… — бросил он, будто они вместе сговорились пойти погулять.
Вышли на плохо освещенную, темную улицу и остановились. Все молчали. Пирошка потому, что ей хотелось вовсе не этого. Йошка потому, что не знал, как надо поступать в таких случаях. Флориан и Пишта молчали, так как головы у них были полны не тем, о чем подобало сейчас говорить.
Йошка и понятия не имел о том, что творится в душе у Флориана и Пишты. Он думал, что все вышло случайно, и не знал, как отвязаться от них. Единственным его желанием было остаться вдвоем с Пирошкой. Но голова у него бездействовала, зато у Пирошки действовала с той женской целеустремленностью, благодаря которой девушка порой даст кой в чем десять очков вперед мужчине вдвое старше ее.
— Ну, Флориан?.. — спросила Пирошка.
Флориан понял. Он круто повернулся и, буркнув: «Провались оно все!», внезапно направился туда, куда поклялся — какой уж раз! — больше не ходить. Двадцать шагов и — темная улица поглотила его.
— А ты, Пишта? — спросила с ласковой жестокостью Пирошка, когда они дошли до первого угла. — Ты сейчас пойдешь домой, верно?
— Д-д-да… — ответил мальчик. В своем пальтишке он казался еще более тщедушным и невзрачным.
— Ну, ступай… В воскресенье приходи опять, — сказала Пирошка и протянула руку. — Буду ждать…