Тибор перепугался. Бросил есть. Разинул рот. Мартон насупил брови. Только сейчас заметил он, что Тибор сидит рядом с ним.
— Почему ты не ешь? Я сказал что-нибудь? — спросил он, ибо вспомнил, что думал об Илонке, говорил с ней, но ему казалось, что не вслух, про себя. — Ешь, я не голоден.
— Как ты чувствуешь себя? — спросил Тибор.
— Хорошо… Только ноги и голова болят чуточку…
Он закрыл глаза. Тибор снова вонзил зубы в початок.
— Милостивая сударыня! — послышались тихие слова. — Собаки кусаются, люди стреляют, изволите видеть… — Он вздохнул. — Хорошо, Фифка, что огонь горит, — и он посмотрел на ошеломленного Мартонфи. — И все-таки мне то холодно, то жарко… И вам тоже? Что ты так смотришь?
Тибор положил кукурузу и погладил Мартона по голове. Мартон понял, что Тибор и в самом деле Тибор; он увидел, что и Лайош поднялся и склонился над костром, желая согреться, и все поглядывал на него. Вдруг неожиданно Лайош растворился в воздухе, и вместо него появилась г-жа Мадьяр, и не здесь, а на улице Сенткирай… «Этого быть не может, — подумал Мартон. — Я в лесу с ребятами… Странно…» Потом он забыл о том, что странно, и сказал:
— Милостивая сударыня! — И сам удивился, как легко произнес это слово. Не так, как тогда. Почувствовал: тут что-то неладно. Наморщил лоб.
«Что ты дурака валяешь?» — сказал он самому себе и напряг все свои силы. Взглянул на Лайоша.
— И все бы у нас вышло, если б не выстрелили в меня!.. — крикнул он взволнованно. — На это я не мог рассчитывать… когда составлял план… Правда, Фифка? — Он вздохнул и снова закрыл глаза. Казалось, он уже заснул и говорит во сне: — Мама… не бойтесь… Со мной ничего не будет… Пусть папа принесет скрипку с чердака… и пускай не кричит… я очень прошу… Я не люблю, когда кричат…
Мартон повернулся на бок. Подвинулся ближе к Тибору. Поднял на него глаза и снова наморщил лоб. Рассердился. Он знал, что видит что-то странное и об этом не надо вслух говорить: ведь Тибор то Тибор, то не Тибор. И решил, что бы он ни видел, говорить об этом не будет. Но минуту спустя послышалось опять:
— Музыку сочинять… и это хорошо. Муку сочинять… и это хорошо… Волк-голодай — тоже хорошо… Лисичка-хитричка — тоже хорошо… Нехорошо только, милостивая сударыня, что Пишту взяли из школы… Я в этом виноват… Не совсем, но все-таки. Не могут же все быть первыми учениками, не правда ли?.. Ну вот видишь, Тибор… Лучше бы я не был первым… Целый день он будет тележку возить… — Мартон снова наморщил лоб, как человек, который хочет что-то понять, но никак не может. — Что я сказал? — строго спросил он. — Глупости? Не обращай внимания. У меня голова болит… Ну! — И он сел, чтобы отогнать «глупости». Улыбнулся. — Через два дня пройдет. Мне рассказывал один мой приятель, в него тоже выстрелили солью… через два дня прошло…
Тибор ближе склонился к Мартону. Взял его за руку.
— Горячая! — сказал он и, схватив кисть Мартона, начал искать пульс. Нашел. Пальцы ощутили частую барабанную дробь. — Что ж делать-то будем? — спросил он Гезу и Лайоша.
— Тибор, где все остальные? — заговорил опять Мартон.
— Здесь. Не видишь? — и Тибор указал на Лайоша и Гезу, которые растерянно стояли в сторонке.
— А Чики?
Тибор отвернулся. Ответил Лайош:
— Удрал. И даже мой рюкзак забрал с собой.
— Врешь! — сказал Мартон. — Неправда! Чики никогда не удерет.
— Не спорь с ним, — шепнул Тибор Лайошу.
Лайош пожал плечами.
Ребята начали совещаться.
Решили подвернуть брюки Мартону и посмотреть рану. Для этого Мартон лег на живот. Нога так опухла, что и без того узкая брючина застряла. Тогда стали сверху стаскивать штаны. Мартон протестовал. Подвернуть брюки — это еще куда ни шло, но снимать их?.. Ему было стыдно, что с ним обращаются, как с ребенком… Да и вообще… не надо!
Как ни осторожно тянули брюки, все-таки коснулись раны, и Мартон застонал от боли. Но влажный воздух подействовал благотворно, словно воздушный компресс.
— Очень хорошо… приятно… помогает…
Кожа на бедре у мальчика натянулась, алело пятно величиной в две ладони. Казалось, стоит только коснуться его, как оно лопнет и вот тут-то и наскочит беда на беду.