— Вот дался тебе этот Пюнкешти, это ничтожество! Ведь он тебе и в подметки не годится…
— Это я знаю! Но почему же тогда Шниттер сказал: «Доминич, глядите в оба, мне не хотелось бы расстаться с вами, да и вам тоже несподручно будет опять за десять форинтов в неделю гнуть спину на заводе. Вы уже это переросли».
— Так и сказал?.. Святая Мария!.. Ужас-то какой! А что ему понадобилось, этому проклятому Пюнкешти?
— Мои доходы! — гаркнул Доминич. — Пойми раз и навсегда: у таких людей во всех случаях надо искать экономическую подоплеку… Деньги! Деньги!.. Знаешь, что такое деньги?
— Знаю… — пролепетала Шаролта.
— А коли знаешь, так не мешай! Продолжаю!
От волнения тенор Доминича достиг такой высоты, что Шаролта даже вздрогнула.
— Товарищи, иных из вас хотят лишить голоса, на что вы имеете полное право. За другими не желают признавать, что они квалифицированные рабочие. Комиссия Иштвана Тисы по избирательным спискам, — здесь Доминич сделал паузу, ибо вечером на этом месте речь его будет прервана громкими криками: «Вон! Долой!» — итак, комиссия Иштвана Тисы утверждает, что фонарщики неквалифицированные рабочие и поэтому в соответствии с законом не имеют права голоса. Пусть правительство поостережется, пусть прекратит произвол, ибо нынче мы отвечаем пока только словом, а завтра, коли понадобится, ответим и делом. Что же касается фонарщиков, то они, безусловно, квалифицированные рабочие! — заорал он вдруг во всю мочь.
Послышался стук через стенку.
— Чего там волнуется опять этот раскоряка пекарь? — На лбу у Доминича коша собралась складками. — Выгляни-ка в окно!
— Вы что барабаните? Вам чего надо? — высунувшись а окно, крикнула Шаролта тем самым голосом, который еще в давние времена заставил Доминича удовлетворенно воскликнуть: «Tauglich!»
— Передайте своему мужу, — послышалось из соседней комнаты, — чтобы он шел в «Зеленый охотник», коли ему ораторствовать пришла охота. Чего он дома-то орет? Взбесился, что ли? Я в ночную работал, а тут спать не дают.
Шаролта — это видно было по ее спине — сделала было глубокий вдох, чтобы крикнуть опять во всю глотку, но муж оттащил ее от окна.
— Оставь его! Не задирайся! — сказал он хрипло.
— А почему? Эдакий негодяй! Подумаешь, какой-то несчастный подручный пекаря…
— Он член Будапештского совета доверенных, — ответил Доминич, угрюмо уставившись в пространство. — Будь он простым пекарем, я показал бы ему такую тишину, что он в одной рубахе и портах взлетел бы на Будайские горы.
Доминич стиснул зубы и продолжал свою речь шепотом:
— А может, и разносчик пирожных неквалифицированный рабочий? И мусорщик тоже? Они оба квалифицированные рабочие! Пусть лучше правительство отменит свой указ, иначе мы не ручаемся за себя, — шептал Доминич. — И Деже Бода[13] либо пусть выдает свидетельства о местожительстве, либо извольте отменить указ о необходимости годичного проживания на одном месте. Ошибается Пишта Тиса, — упомянув опять Тису, он снова сделал паузу, — ошибается Пишта Тиса, если думает, что нас, членов профсоюза, можно вытолкать просто так, за здорово живешь! — Доминич уже шипел, как гусак. — Ради этого, коли понадобится, мы даже на небольшую революцию согласны пойти! Вспомните двадцать третье мая, — прохрипел он тихо, — кровавый четверг, когда пролетариат Будапешта на баррикадах…
Он замолк внезапно и, снизив голос, сказал с отчаяньем:
— Чтоб его молнией сразило! Шепотом угрожать… Тут ни силы, ни…
От сдерживаемого напряжения в параллельных складках лба Доминича собрались капельки пота и затрепетали, как вода в колеях после дождя. Щелкнув резиновыми подтяжками, Доминич подтянул их на плечи и, словно ученик, которого усаживают на место, прежде чем он отбарабанил весь выученный урок (а потраченного времени жаль), затрещал и пошел, пошел — со скоростью курьерского поезда.
— Пора прекратить на экзаменах по венгерскому языку задавать такие вопросы, на которые сам епископ не ответит… Товарищи, споемте же рабочую «Марсельезу» и подготовимся к выборам депутатов! Составление избирательных списков может спасти нас от вступления в войну. Да здравствует спаситель мира!.. Ну, а остальное знаешь сама! Чтоб этого пекаря еще раз молнией сразило! Он тоже завидует моей славе, совсем как Пюнкешти… Все они сволочи!