«Вот это уж истинная победа марксизма! Вайда, не имеющий никакого отношения к социал-демократической партии, делит общество на классы!» — ликовал Селеши.
А Вайда, вовсе не потому, что догадался о мыслях Селеши, подмигнул ему и продолжал с еще большим жаром:
— На улице Конти помещается здание Центрального руководства социал-демократической партии, редакция и издательство «Непсавы».
Внезапно он остановился, прислонился к дверям и, точно железнодорожник, возвещающий прибытие поезда или напоминающий пассажирам остановки, так же размеренно, с перерывами, подчеркивая слоги, заговорил:
— Таким образом, кафе может рассчитывать на служащих, сотрудников, избранных и неизбранных членов партийного руководства, профсоюзного совета, сотрудников редколлегии «Непсавы»… рабочей страховой кассы… Всеобщего потребительского кооператива… Общества антиалкоголиков, Общества любителей природы…
«…С ума сошел! — Селеши выпучил глаза на Вайду. — Недостает только, чтобы крикнул: «Посадка!» Но Вайда, ничуть не смущаясь, закурил, глубоко затянулся, свистнул, вместе со свистом выпустил дым и остановился.
— Но поэтому, сударыня, вопрос правильного наименования кафе становится еще более сложным. В одних ножнах, сударыня, — Вайда улыбнулся, — двум саблям не лежать. Но в одно кафе можно втиснуть и два сорта людей. Надо только, чтобы их объединило название.
Вайда положил руку на спинку стула, где сидела молчаливая г-жа Селеши, и, будто желая подтвердить собственные слова, несколько раз кивнул. В комнате стало тихо. Селеши хотелось ускорить переговоры, он устал от этого «теоретизирования», да и дело было к ночи, тянуло ко сну. На его жирный указательный палец села муха, погуляла, быстро задвигала хоботком, поискала что-то; Селеши рассеянно смотрел на нее, пока не надоело, потом дунул, и муха, прижавшись сперва трепещущими крылышками к пальцу, отпрянула и улетела.
— В кафе «Джентри», — зевая, проговорил Селеши, — ходят делопризводители из министерств, судьи и кадровые офицеры.
Коммерсант, выслушав сонное замечание друга, обиженно покачал головой. Он обиделся, во-первых, на то, что Селеши зевает в тот момент, когда наступила кульминационная точка; во-вторых, на то, что Селеши, ни черта не смысливший в делах устройства кафе, посмел прервать его лекцию по такому вопросу, по которому Вайда считал себя исключительным специалистом. И Вайда не мог удержаться, чтоб не подковырнуть друга. Подражая Селеши, он начал широко зевать.
— А какое это имеет отношение, товарищ социалист, к кафе, которое мы думаем открыть на углу улицы Непсинхаз и бульвара Йожефа? А-а-а-а… — зевнул он. — Но если уж ты вмешиваешься — а-а-а-а! — то я могу пополнить твои познания. — И слова полетели, как пули из пулемета: — Я могу рассказать, что в кафе «Джентри» ходит такая публика, поместья которой давно уплыли и которую «Священная корона» — кто бы ни стоял во главе правительства: шваб Векерле или венгерец Иштван Тиса, — все равно вознаграждает священными кронами. Я могу рассказать, кто еще ходит туда: торговцы из центра, зажиточные ремесленники, которых не только не отпугивает, а, наоборот, привлекает название «Джентри». — Вайда снова запустил свой паровоз и пошел, пошел по комнате. — Я могу рассказать, что чиновники-завсегдатаи «Джентри» рано не женятся, ибо должны достигнуть высшего класса, чтобы оттяпать подходящее приданое, а этого высшего класса они достигают не раньше тридцати пяти — сорока лет. Поэтому нечего удивляться, что у проституток всегда бывает прямое попадание, когда они посещают кафе «Джентри». Входят они по двое, трое, а выходят оттуда поодиночке. Барин ведь и в аду барин! И его барское положение обязывает к соблюдению правил приличия. Если, скажем, холостому судье понравится девица, он подзовет официанта, шепнет ему на ухо и подмигнет в сторону девицы; официант подойдет к столику девушки, поставит перед ней стакан воды на подносе и спросит, сколько она берет за ночь и сколько за час. Вернувшись, он сообщает цену, а если она кажется судье слишком высокой, то официант до тех пор меняет воду на столике у девицы, покуда «влюбленные» не договорятся. Тогда девушка пишет свой адрес на клочке бумаги и одна выпархивает из дверей кафе. Господин судья в это время делает вид, будто занят чтением газеты, но одним глазком рассматривает и оценивает фигуру и походку девушки, потом он неторопливо и изящно рассчитывается с официантом, который подает счет на той же бумажке, где девушка записала свой адрес. Господин судья рассеянно сует бумажку в карман и…