Мальчик успокоился. Его охватила дремота. Он заснул бы даже, но на каменных плитах было холодно, его голые ноги покрылись гусиной кожей, и по спине побежали мурашки. «А, все ерунда!» — сказал Пишта и вылез из своего убежища. Он вышел из парадного на улицу. Дома стояли на сверкающем солнцепеке. Пишта даже зажмурился.
Дойдя до угла, он повернул на улицу Петерди. Сперва тихо и понуро брел к Городскому парку, потом пошел быстрей, в голове у него зашевелились мысли, зароились картины. Да, он осуществит давнишнюю мечту и попросится в цирк — воздушным гимнастом. Уговорит директора, чтобы взял его и выучил на акробата. Он будет заниматься усердно — каждый день, каждый час, каждую минуту, даже ночью! Мальчик радостно улыбнулся, высоко подпрыгнул, сделал в воздухе антраша и крикнул: «Гоп-ля!» «Вот удивятся-то, — подумал Пишта, — когда я стану акробатом…» «Гоп-ля!» — воскликнул он и снова высоко подпрыгнул.
Перед глазами возникли отец, директор школы, классный наставник, братья — Мартон, Отто, Банди, — все они сидят в цирке, разинув рты, и смотрят: вдруг замер оркестр, а он, Пишта, взлетает кверху в золотисто-желтом трико.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
из которой читатель узнает, почему скупая Шаролта Доминич не завела, а в конечном итоге завела шестерых детей
Однажды зимней ночью — это было десять лет назад — в доме, где снимал койку Доминич, лопнула труба в квартире хозяина. Домовладелец и его супруга в ночных рубахах стояли на пороге столовой и заламывали руки с таким отчаянием, будто разлился Дунай, хотя на самом деле лопнула всего-навсего несчастная водопроводная труба и на полу, угрожая их коврам и венской мебели, блестела при электрическом свете большущая лужа.
— Беги, растрепа! — пронзительно крикнула служанке хозяйка.
— Черт бы побрал нашего старшего дворника, ни шиша не смыслит ни в чем, только чаевые умеет класть себе в карман! — заорал домовладелец. — А ну, беги достань водопроводчика, хоть из-под земли выкопай!
Служанка, как встала, в одной сорочке и босиком, выскочила на галерею, побежала по холодным, засыпанным снегом каменным плитам. Помчалась вниз в ночлежку, распахнула дверь и крикнула, дрожа от стужи:
— Водопроводчика нет у вас? Темный вымерший двор ответил эхом.
На кухне ночлежки зажгли свечу. Служанка вошла туда, потом отворила дверь в комнату и просунула голову. Острый мужской запах ударил ей в нос. Девушка отшатнулась и обеими руками прижала рубаху к коленям. Спавший в комнате Доминич приоткрыл один глаз, но не издал ни звука. Служанка повторила вопрос. У нее все еще зуб на зуб не попадал. Из распахнутой настежь кухонной двери клубами валил морозный воздух.
— Закройте дверь! — крикнул кто-то, а Доминич, не пошевельнувшись, лениво спросил:
— Сколько заплатят?
— Не знаю, — ответила служанка, все еще дрожа, и, пытаясь согреть ноги, правой голой ступней прикрыла левую.
— Что значит — не знаю?
Девушка заторопилась, взмолилась, чуть не плача:
— Господин водопроводчик!.. У… домохозяина… лопнула… труба!..
При слове «домохозяин» Доминич подскочил так, будто кто снизу ткнул его спицей; он сунул ноги в башмаки, надел брюки, пиджак, разом стянул ремень и выскочил вон. Сперва побежал в подвал, закрыл воду и только тогда помчался в квартиру хозяина. Служанка уже черпала воду в тазы и подтирала пол. Доминич снял лопнувшую трубу и убежал. Примчался обратно, поставил новую. Опять побежал вниз, в подвал, пустил воду. Снова поднялся, прошел на кухню и стал открывать и закрывать водопроводный кран — все было в порядке. Он гордо положил руку на кран и сказал:
— Главное — сноровка!
Домохозяин повел Доминича в комнату и усадил за стол.
— Поужинайте, господин водопроводчик, — сказал он, когда жена внесла на тарелке кусок холодного жаркого. — Вы и в электричестве знаете толк?
— В чем, в чем, а в этом я собаку съел, — ответил Доминич. Не подымая головы от тарелки, он с таким усердием перемалывал зубами холодное жаркое, что даже его огромные уши участвовали в этом важном деле.
Нашлось еще кое-что починить: в гостиной испортился выключатель. Доминич и это «спроворил», рассыпаясь все время в любезностях: «Извольте, ваша милость». И все повторял: «Главное — сноровка».
Доминич пришелся хозяину по душе.
— Вы женаты? — спросил он.
— Холост.
— Я взял бы вас к себе старшим дворником.
— Да ведь у вас есть.
— Он надоел нам хуже горькой редьки, только и умеет, что детей плодить, — бросил домовладелец.