К 5 марта полоса cамочинных арестов в Петербургѣ в значительной степени отошла в прошлое... Наиболѣе ярким доказательством того, что в гарнизонѣ наступило успокоеніе (это, конечно, нельзя цѣликом отнести за счет "приказа № 1", но важно то, что "приказ № 1" не углубил разрухи), служат протоколы, возникших батальонных комитетов, т. е. делегатов, избранных от рот. Они рѣзко выдѣляются своим дѣловым характером и, дѣйствительно, почти исключительно посвящены насущным нуждам воинских частей петербургскаго гарнизона. Трудно усмотрѣть в них проявленіе непримиримой "ненависти" к каждому, носящему "офицерскій мундир". На первом планѣ всюду стремленіе внести порядок послѣ революціонной встряски и установить желѣзную "просвѣщенную дисциплину", как выражался в первом приказѣ по батальону л.-гв. Измайловскаго полка новый командир его Козено, предлагавшій "немедленно собрать комиссію из выбранных от всѣх строевых частей батальона солдат, бывших на войнѣ и равнаго числа офицеров" для разработки начал этой дисциплины. "Командир батальона, — гласит первый протокол от 2 марта засѣданія комитета в Измайловском батальонѣ, — получает "полную власть по своей должности. Его приказанія, как исходящія с одобренія делегатов, должны исполняться безпрекословно всѣми офицерами и нижними чинами батальона. Это единственный путь к полной организаціи нашего батальона"... В засѣданіи 3 марта "единогласно" постановлено предложить офицерам выбрать из своей среды делегата для присутствія на батальонных засѣданіях: 4 марта также "единогласно" рѣшено; в состав комитета ввести командира батальона, четырех ротных, начальников учебной и нестроевой команд и засѣдать под предсѣдательством командира батальона. Очень характерно и постановленіе, опять принятое единогласно, о том, что начальствующія лица избираются лишь на срок, "до появленія перваго закона об организаціи батальонов". Приказ полк. Козено от 3 марта, изливающій "восторг, радость и счастье", которыми переполнена его "душа", красочный бытовой документ, заканчивающейся патетическим призывом: "Да здравствует великая русская побѣда над подлым нѣмцем, такая же полная и славная, какая совершена нашими гражданами внутри отечества". Протоколы засѣданія комитета запаснаго батальона л.-гв. Измайловскаго полка отнюдь не представляют исключеніе, как явствует из протоколов других батальонных комитетов, образцы которых опубликованы в работѣ Шляпникова. Они опровергают утвержденія этого автора, что в первыя недѣли солдаты не довѣряли и выборному командному составу.
Такова общая картина состоянія петербургскаго гарнизона послѣ изданія ''приказа № 1". Ее можно подытожить разговором по прямому проводу в 10 час. утра 3 марта представителя морского штаба верх. главноком. Гончарова с представителем главнаго морского штаба Альфатером.
"Г.: Скажите, как обстановка?
А.: Обстановка значительно спокойнѣе, постепенно все налаживается.
Г.; Вчера распространился (слух), что вчера была произведена рѣзня офицеров и Наморштаверх просит узнать, всѣ ли офицеры здоровы.
А.: Все это сплошной вздор. Всѣ живы и здоровы.
Г.: Наморштаверх просит также выяснить, сильно ли в настоящее время правительство Гос. Думы или авторитет его уже поколебался.
А.: Полагаю, что сильно".
Не без основанія, таким образом, в тот же день посол Соед. Штатов телеграфировал своему правительству: "Революція, повидимому, удачна и находится в надежных руках. В городѣ вполнѣ спокойно".
II. Экспедиція генерала Иванова.
Перваго марта министр ин. д. стараго правительства сообщил союзным послам англійскому, французскому и итальянскому, что "революція — совершившейся факт" — и что "у правительства нѣт войск для ея подавленія". Сообщеніе Покровскаго зарегистрировано было в спеціальной телеграммѣ, отправленной Бьюкененом в Лондон. Оно подводило итог событіям и Петербургѣ. Событія во внѣ еще были не ясны, но в ночь с 1-го на 2-ое обстановка вырисовалась болѣе отчетливо и с этой стороны. Мы знаем, что Рузскій в первой же своей бесѣдѣ с Родзянко передал послѣднему, что отдано распоряженіе о пріостановкѣ движенія эшелонов, назначенных в распоряженіе ген. Иванова, которому были даны диктаторскія полномочія. Отпадали, таким образом, опасенія правительственнаго разгрома петербургскаго "мятежа" при содѣйствіи двинутых с фронта войск, настроенія которых 'были неизвѣстны. Это должно было, с своей стороны, содѣйствовать успокоенію в столицѣ — особенно в рабочих кварталах и в солдатских казармах.
Многіе из отвѣтственных дѣятелей революціи впослѣдствіи склонны были утверждать, что никакой реальной опасности продвиженіе эшелонов ген. Иванова не представляло и большого впечатлѣнія в Петербургѣ не произвело. Прежде всего это засвидѣтельствовал в показаніях перед Чр. Сл. Ком. Гучков. То же повторяли его помощники (напр., Половцов). Впечатлѣніе кн. Мансырева — явно преувеличенное в воспоминаніях — было иное. Он говорит даже о "паническом ужасѣ", охватившем Думскій комитет и руководящіе политическіе круги. По словам Керенскаго, нервничавшей и возбужденной была лишь толпа, затоплявшая зданіе Таврическаго Дворца. В дѣйствительности, со стороны Ивановскаго отряда никакой опасности не могло быть (rien à craindre). Ея не было, конечно, потому что ни одну воинскую часть нельзя было направить против возставшаго народа. Мемуарист, не слишком считающійся с необходимостью изложеніе фактов вставлять в рамки хронологической точности, во второй своей книгѣ, больше уже претендующей на историческое повѣствованіе, патетично описывает иностранному читателю трагическое положеніе вечером 1-го марта прибывшаго в Псков Царя. Единственную новость, которую могли ему сообщить явившіеся генералы — Рузскій и нач. шт. Данилов, — заключалась в том, что части, посланныя с фронта на поддержку "диктатора" Иванова, одна за другой присоединились к революціи. У Императора, таким образом, не оставалось выхода,— заключает Керенскій. Единственный факт, зарегистрированный лѣтописью событій, произошел в Лугѣ через нѣсколько часов послѣ прибытія Николая II в Псков и имѣл лишь подобіе того, о чем в ночном разговорѣ с Рузским передавал в невѣрном освѣщеніи весьма неточно информированный Родзянко. На этом эпизодѣ надо остановиться, ибо он послужил канвой при созданіи легенды, крѣпко укоренившейся в сознаніи современников.
О том, как произошло назначеніе Иванова будет сказано в главѣ, посвященной позиціи и намѣреніям монарха. Для ясности прослѣдим судьбу Ивановской миссіи с момента, как "диктатор" выѣхал в 11 час. утра 28-го из Могилева во главѣ эшелона Георгіевскаго батальона по направленно к Царскому Селу по прямой линіи через Витебск и ст. Дно[103]. Иванов предполагал, прибыв в Царское, остановиться "на вокзалѣ для выясненія обстановки" и выжидать назначенныя в его распоряженіе войска с фронта, причем войска посылаемыя с Западнаго фронта должны были сосредоточиться в Царском, а частям с Сѣвернаго фронта мѣстом высадки была назначена ст. Александровская вблизи Ц. Села. Всего Иванов разсчитывал имѣть 13 батальонов, 16 эскадронов и 4 батареи — для расквартированія такого количества он просил Царскосельскаго коменданта приготовить помѣщеніе; дополнительно предполагалась отправка нѣкоторых гвардейских частей и с Юго-Западнаго фронта. Войска были взяты с разных фронтов, с цѣлью не ослаблять боевой силы дѣйствующих армій. Предполагалось, что первые эшелоны, из разсчета 18 часов в пути, могут прибыть в Петербург "не ранѣе разсвѣта 1 марта".