Часть книги была опубликована в 1950—1954 годах в эмигрантской газете «Возрождение», а увидела она свет полностью только в 1961 году в Париже благодаря усилиям супруги историка П.Е. Мельгуновой-Степановой. Как и другие труды Мельгунова, эта книга поражает прежде всего скрупулезным анализом самого широкого круга источников, которые только были доступны историку. Восстанавливая хронику Февральской революции буквально по часам, он не только поднял весь пласт опубликованных документов и воспоминаний, но и лично опросил десятки участников событий, начав эту работу еще в России до высылки в 1922 году и продолжив в эмиграции. В итоге получилось увлекательное исследование, в котором не только бурлит «живая хроника» мартовских дней, но и рассеиваются многочисленные мифы, созданные вольно или невольно участниками ушедших событий с той или иной целью и подоплекой. Пожалуй, в российской историографии настоящий труд С.П. Мельгунова до сих пор остается одним из самых фундаментальных исследований Февраля и роли в истории революции Николая II.
Подробный анализ книги С.П. Мельгунова с широким комментированием и привлечением новых документов еще впереди, мы же попытаемся вкратце осветить те основные легенды и мифы, которые автору пришлось «разбивать» на ее страницах. Он неоднократно подчеркивал, что в период революционной смуты «одна легенда порождала другую» и что эти легенды, бывало, рождались уже «на другой день после событий». Таковы были наглядные особенности той эпохи, до сих пор заставляющие историков выступать в роли дотошных следователей.
Какие же головоломки удалось разгадать историку в борьбе с застоявшимися мифами «мартовских дней»?..
1. Вопреки позднейшим заверениям революционеров, заговорщиков и думских деятелей, Мельгунов утверждает, что «февральские события в Петербурге, их размах, отклик на них и итог оказались решительно для всех неожиданными», что «ни одна партия непосредственно не готовилась к перевороту», что «революционный взрыв не имел никакого отношения к роспуску Думы, о котором масса ничего не знала», и что «тогдашняя Дума не годилась для возглавления революции». Историк приходит к выводу, что «не Дума руководила стихией, а стихия влекла за собой Временный комитет», который без поддержки Советов не смог бы «водворить даже подобие порядка».
2. Историк особо подчеркивает то близорукое «опьянение», которое охватило в первые дни «свободы» всех, даже убежденных монархистов. Мудрые голоса, предупреждавшие об опасности анархии, развала власти страны, «тонули в общей атмосфере повышенного оптимизма». Охвативший всех «психоз говорения» и свободолюбивых речей затмил собой последние крупицы сдержанности, и это рано или поздно не могло не обернуться трагическими последствиями.
3. Автор показывает, что народ в первые дни революции «был совершенно чужд мысли о цареубийстве», призыв «“Смерть тирану” не звучал в период Временного правительства нигде и никогда». Однако этот лозунг родился и пестовался в среде дореволюционных участников дворцового переворота, в том числе националистов и монархистов. Не стихия требовала «устранения монарха», а либеральные общественные деятели, как это было уже не раз, проявляли свои кровожадные устремления.
4. Мельгунов рассеивает легенду о том, что поездка А.И. Гучкова и В.И. Шульгина в Псков к императору была якобы «секретной»: она осуществлялась с одобрения думских деятелей при молчаливом согласии верхушки Советов. Причем ехали они то ли «просить об ответственном министерстве», то ли добиваться отречения. Показательно, что, выступая перед толпой у царского вагона после подписания императором манифеста об отречении, Гучков заявил: «Государь дал больше, нежели мы ожидали». Историк приводит в книге много свидетельств того, что на самом деле имело место добровольное отречение императора, а не вынужденное или «вытребованное» думскими деятелями и заговорщиками.
5. Мельгунов рассеивает миф о чрезмерном количестве жертв революции и о существовавшей якобы «специфической атмосфере убийств» в первые ее дни. Отдельные эксцессы, единичные случаи убийств офицеров не отменяют в целом бескровного характера революции, особенно в отношении самих революционеров. Достаточно упомянуть о поведении генерала П.Н. Врангеля, который «постоянно ходил по городу пешком в генеральской форме с вензелями Наследника Цесаревича на погонах… и за все время не имел ни одного столкновения».