- Не прибедняйтесь, Вайцман. Пока вас не уличили в краже, вы считались одним из лучших ювелиров у Фридлендера.
- Ты деликатно выражаешься, как я посмотрю.
- Как-никак двадцать лет в ювелирном деле. В чем, в чем, а в бриллиантах вы разбираетесь.
- Двадцать два года, - поправил он меня и налил по второй нам обоим. Ну хорошо. Выкладывай свои вопросы, Берни, и посмотрим, что там у нас получится.
- Каким образом можно избавиться от этого ожерелья?
- Самое простое - выбросить его в канал Ландвер. Но тебе, наверное, этот способ не годится. Ты хочешь знать, как обменять это произведение искусства на обыкновенные денежные знаки. Здесь все зависит от одного обстоятельства.
- От какого именно? - Я старался выглядеть терпеливым.
- От того, кому это ожерелье принадлежит - еврею или человеку благородному.
- Слушайте, Вайцман, только не надо разводить здесь всю эту тягомотину насчет арийской расы, неарийской расы и тому подобное.
- Но, Берни, я говорю это совершенно серьезно. Сейчас на рынке драгоценностей масса бриллиантов. Тысячи евреев покидают Германию и вынуждены расставаться с фамильными драгоценностями, чтобы выжить потом в эмиграции. По крайней мере, те, у кого есть, что продать, продают. И, как легко предположить, продают за бесценок, поскольку другого варианта у них нет. Благородные господа могут и подождать, когда бриллиантов на рынке станет меньше, а цены - соответственно - выше. Что же до евреев, то евреи ждать не могут.
Покашливая, он снова и снова изучал фотографию, а потом отложил ее в сторону.
- Вот что я скажу тебе, Берни. Конечно, кое-что по мелочи я беру, но ничего такого, что могло бы заинтересовать парней из Алекса. Как и ты, Берни, они все обо мне знают. Я уже побывал однажды в тюрьме, и если я снова сделаю неверный шаг, то и глазом не успею моргнуть, как окажусь в концлагере.
Продолжая хрипеть, как старая дырявая гармонь, Вайцман улыбнулся и вернул мне снимок.
- Лучше всего такую вещь сбыть в Амстердаме, - сказал он. - Если, конечно, вам удастся вывезти ее из Германии. Немецкие таможенники настоящая гроза контрабандистов. С другой стороны, и в Берлине есть люди - и их немало, - которые могли бы купить такое ожерелье.
- Например?
- Есть два парня. Один занимается легальным бизнесом, другой нелегальным. Первого зовут Петер Ноймайер. У него на Шлютерштрассе небольшая антикварная лавка, он скупает старинные украшения. Эта вещица могла бы его заинтересовать. Денег у него куры не клюют, и заплатить он может в любой валюте, какая вам угодна. Думаю, что к нему надо заглянуть непременно. - Он записал имя ювелира на клочке бумаги. - Есть еще некий Вернер Зелдте. Потсдамец. Этот не откажется от побрякушки только потому, что она краденая. Потсдамец - это кличка. В свое время роялисты-эмигранты осели в Потсдаме. Они прославились своим самодовольством и лицемерием, а за свои безнадежно устаревшие позиции готовы были сражаться. Так вот, у этого Вернера совести не больше, чем у самого последнего потсдамца. Его магазин где-то на Будапештерштрассе, или Эбертштрассе, или Герман-Геринг-штрассе или как там ее называют теперь нацисты.
А кроме того, - продолжал Вайцман, - существуют также дилеры, или торговцы бриллиантами, которые покупают и продают свой товар в самых шикарных конторах. Ты там не встретишь Случайного посетителя, который зайдет за обручальным кольцом. Это люди, которые делают деньги на том, что кто-то не может держать язык за зубами. - Он написал на листке еще несколько имен. - Вот Лазарь Оппенгеймер. Как ты понимаешь, еврей. Так что можешь убедиться, что я ко всем отношусь одинаково и вовсе не ожесточен против наших благородных. У Оппенгеймера контора на Иоахимсталерштрассе, и, насколько я знаю, он от дел не отошел. Есть еще Герт Ешоннек. Когда-то приехал в Берлин из Мюнхена. Я слышал, не лучший представитель "мартовских фиалок". Ну, ты знаешь, я говорю о тех, кто забрался в фургон национал-социалистов, чтобы побыстрее сколотить себе состояние. У него целая сеть контор в этом стальном уродливом здании на Потсдамерплац, забыл его название...
- "Колумбус-Хаус", - подсказал я.
- Да-да, именно так, "Колумбус-Хаус". Говорят, что Гитлер не любит современной архитектуры, Берни. Ты понимаешь, что это означает? - Вайцман тихо рассмеялся. - Это означает, что в этом мы с ним похожи.
- А еще кто-нибудь есть?
- Наверное, есть, но я больше никого не знаю. Хотя всякое возможно.
- Вы все-таки имеете в виду кого-то еще?
- Нашего блестящего Премьер-министра.
- Геринг скупает краденые побрякушки? Вы это серьезно?
- Вполне, - решительно сказал он. - У этого человека к дорогим вещам настоящая страсть. Если кое-какие редкости попадают к нему не совсем легальным путем, он к этому относится совершенно спокойно. А драгоценности одна из его слабостей, я это знаю. Когда я работал у Фридлендера, он очень часто к нам заходил. Денег у него тогда было немного, по крайней мере, дорогие вещи он не мог себе позволить. Но по нему чувствовалось, что, если бы средства появились, он бы стал покупать и покупать.
- Боже мой, Вайцман! - сказал я. - Можете ли вы себе представить, чтобы я заявился в Каринхалле и сказал: "Простите, господин Премьер-министр, но вы случайно не знаете, где находится дорогое бриллиантовое ожерелье, которое какой-то скот недавно стащил из дома на Фердинандштрассе? Полагаю, что вы не будете возражать, если я загляну под юбку вашей жены Эмми - мне надо проверить, нет ли там этого ожерелья?"
- У нее там сам черт ничего не найдет, - возбужденно прохрипел Вайцман. - Эта жирная свинья по размерам не уступит своему муженьку. Бьюсь об заклад, она смогла бы накормить своим молоком весь "Гитлерюгенд" и еще осталось бы дорогому Герману на завтрак.
В этот момент у него начался такой приступ, от которого любой другой испустил бы дух". Я подождал, пока кашель немного поутих, и достал пятьдесят марок. Но он отшвырнул их.
- Я ведь тебе ничего особенно не сказал.
- Тогда я у вас что-нибудь куплю.
- Что с тобой случилось? На тебя что, наследство свалилось?
- Нет, но...
- А впрочем, погоди, - сказал он. - У меня есть одна вещица, которая тебе, может быть, пригодится. Ее нашли после большого парада на Унтер-ден-Линден.