- Это картина Карла Шуха, как вы, наверное, догадались, - объяснил Хауптхэндлер. - Она стоит целое состояние. - Он помолчал, а потом добавил: Но мне она кажется очень, очень скучной. Пожалуйста, следуйте за мной. - Он повел меня в библиотеку Сикса. - Боюсь, что не смогу уделить вам много времени, поскольку мне нужно еще кое-что сделать в связи с завтрашними похоронами. Надеюсь, вы понимаете.
Я выбрал для себя один из диванов и закурил. Хауптхэндлер скрестил на груди руки, отчего кожа на рукавах его спортивного пиджака цвета мускатного ореха заскрипела, и сел на краешек стола своего хозяина.
- Итак, по какому поводу я вам понадобился?
- Я приехал справиться о похоронах, - ответил я, импровизируя и как бы продолжая разговор. - Собирался выяснить, когда они состоятся.
- Прошу меня извинить, господин Гюнтер, - сказал он, - но я не думаю, чтобы в планы господина Сикса входило ваше присутствие на похоронах. Он дал мне указание все приготовить, пока сам он будет в Руре, но не оставил никаких инструкций относительно приглашений на церемонию похорон.
Я сделал вид, что мне ужасно неловко, и привстал.
- Должен сказать, что, будучи доверенным лицом господина Сикса, я рассчитывал, что смогу отдать дань уважения его дочери. Этого требуют приличия, и я уверен, что с его стороны возражений не будет.
- Господин Гюнтер, - сказал Хауптхэндлер после короткого молчания. - Вы меня извините, если приглашение для вас будет написано от руки.
- Разумеется, - ответил я. - Если только это не причинит каких-либо неудобств вам.
- Не беспокойтесь. У меня здесь есть бланки.
Он обошел стол и выдвинул ящик.
- Вы давно сотрудничаете с господином Сиксом?
- Почти два года, - ответил он рассеянно. - До этого я был в немецкой консульской службе.
Он вытащил из нагрудного кармана очки и, водрузив их на кончик носа, стал оформлять приглашение.
- А вы хорошо знали Грету Пфарр?
Он мельком посмотрел на меня.
- В сущности, я ее не знал. Мы всего лишь здоровались.
- А вы не в курсе, у нее были враги, ревнивые любовники или что-нибудь в этом роде?
Хауптхэндлеру оставалось только промокнуть бумагу с приглашением.
- Я уверен, что ничего такого у нее не было.
Он снял очки и положил их в карман.
- А что бы вы могли сказать о нем? То есть о Пауле?
- Боюсь, что моя информация о Пауле будет еще короче.
Хауптхэндлер вложил приглашение в конверт.
- А Пауль и господин Сикс ладили между собой?
- Они не враждовали, если вы это имеете в виду. Единственное, что я могу сказать, они расходились во взглядах на политику.
- Однако по нынешним временам это расхождение довольно существенное, не правда ли?
- К господину Сиксу и господину Пфарру это не имело отношения. А теперь прошу меня простить, господин Гюнтер, мне надо идти.
- Да, конечно.
Он протянул мне приглашение.
Ну что ж, спасибо и на этом, подумал я, следуя за ним в вестибюль.
- Вы здесь живете постоянно, господин Хауптхэндлер?
- Нет, у меня квартира в городе.
- Да? И где же?
Он на мгновение замялся.
- На Курфюрстенштрассе, - наконец сказал он. - А почему вас это интересует?
Мне оставалось пожать плечами. Я и сам не знал.
- У меня скверная привычка - задавать вопросы, господин Хауптхэндлер. Простите. Работа, которой я занимаюсь, портит характер. Не хотел вас обидеть. А теперь мне нужно идти.
Он едва заметно улыбнулся, и мне показалось, что, проводив меня до дверей, Хауптхэндлер почувствовал облегчение, но я надеялся, что сказал ему достаточно, чтобы надолго лишить покоя.
* * *
Похоже было, что моему старенькому "ханомагу" нужно несколько часов, чтобы набрать скорость, пусть даже небольшую, и, конечно, я поступил несколько опрометчиво, свернув на скоростную магистраль "Авус", чтобы побыстрее добраться до центра. Чтобы проехать по этой магистрали, я заплатил марку, но оно того стоило - десять километров без единой щербинки в асфальте от Потсдама до самой Курфюрстендам. Это единственная дорога в Берлине, на которой водитель, вообразивший себя знаменитым гонщиком Каррачиолой, может нажать на газ и держать всю дорогу скорость сто пятьдесят километров в час. По крайней мере, он мог это делать до того, как мы стали заливать баки низкооктановым заменителем бензина, который ничуть не лучше метана. Теперь я могу выжать из своего "ханомага" девяносто километров в час, и это его предел.
Машину я оставил на перекрестке Курфюрстендам и Йоахимсталерштрассе, известном как "Уголок Грюнфельда", поскольку здесь находится универсальный магазин, который так называется. При прежнем владельце, еврее Грюнфельде, в цокольном этаже магазина бил фонтан из лимонада, и пить его можно было, сколько влезет. Но, с тех пор как государство отобрало у Грюнфельда его магазин, как, впрочем, и у других евреев - Вертхайма, Германа Тайца и Израиля, - фонтан из лимонада остался только в воспоминаниях берлинцев. И это еще не все. Лимонад, за который теперь надо платить, по вкусу гораздо хуже, чем прежний бесплатный, и не надо быть опытным дегустатором, чтобы понять, что в нем стало меньше сахара. Впрочем, с этим лимонадом случилась та же история, что и со всеми остальными продуктами, - сплошной обман везде и всюду.
Я сидел, потягивая лимонад и наблюдая, как в цилиндрической стеклянной шахте вверх и вниз движется лифт, сквозь прозрачные стены которого пассажирам виден весь магазин. Я сидел и размышлял, не заглянуть ли мне в отдел чулок и не повидаться ли с Каролой, той самой девушкой, с которой я познакомился на свадьбе Дагмар. Однако кислый вкус лимонада у меня в памяти странным образом ассоциировался с моим не слишком изящным поведением в отношении этой девушки, и я решил, что напоминать ей о себе не стоит. Допив бокал, я вышел из универмага и прошелся пешком по Курфюрстендам к Шлютерштрассе, до которой было рукой подать.
Ювелирные магазины - это, пожалуй, единственное место в Берлине, где люди стоят в очереди, чтобы продать, а не купить. Не был исключением из этого правила и магазин Петера Ноймайера "Старинные драгоценности". Когда я добрался до него, я увидел цепочку людей, тянувшуюся вдоль всей витрины. В основном старики с угрюмыми лицами, и хотя я в последнее время привык к очередям, более мрачной, чем эта, мне, пожалуй, видеть не приходилось. Люди, которые в ней стояли, принадлежали к разным слоям общества, но их сближали два обстоятельства: еврейское происхождение и, как следствие, отсутствие работы, что, в конце концов, и заставляло их расставаться со своими драгоценностями. В самом начале, у длинного стеклянного прилавка, с совершенно каменными лицами стояли два продавца в добротных костюмах. Всем своим видом они демонстрировали этим несчастным евреям, что все их кольца и ожерелья - не больше чем пустые побрякушки, которым на рынке грош цена.