– Пожалуй, что нет.
Мы продолжали плыть на восток, вверх по реке, мимо Тиргартена и «Острова музеев»[31]. Когда мы повернули на юг к Трептовпарку и Кепенику, я снова спросил Сикса, почему его зять был так против него настроен. Как ни странно, на этот раз он не выказал никакого недовольства и многое мне рассказал, правда, по-прежнему идеализируя свою семью, всех своих родственников, мертвых и живых.
– Поскольку вы, господин Гюнтер, хорошо осведомлены о моей личной жизни, то знаете и о том, что Ильза – моя вторая жена. В первый раз я женился в 1910 году, и на следующий год моя Лиза забеременела. К сожалению, обстоятельства сложились так, что ребенок родился мертвым. Но хуже всего было то, что Лиза уже не могла больше иметь детей. В том же самом родильном доме лежала незамужняя женщина, которая почти одновременно с Лизой родила здорового ребенка. У нее не было средств, чтобы вырастить его, и мы убедили ее отдать нам свою дочь. Это и была Грета. При жизни Лизы мы не говорили с Гретой обо всех этих делах. Но, когда Лизы не стало, Грета узнала правду и решила во что бы то ни стало отыскать свою родную мать.
К тому времени Грета уже была замужем за Паулем и была ему верной женой. Что касается Пауля, то, откровенно говоря, он ее не стоил. Я подозреваю, его больше привлекало мое имя и деньги, чем моя дочь. Однако окружающие считали их идеальной парой, которая живет счастливой семейной жизнью. Вся эта идиллия рухнула в один момент. Это случилось, когда Грета встретилась наконец со своей матерью. Что вам про нее сказать? Австрийская цыганка, родом из Вены, служившая в пивном погребке на Потсдамерплац. И если для Греты это был шок, то для этого придурка Пауля – просто конец света. Вы знаете, что у наци цыгане идут сразу после евреев – раса, объявленная вне закона, а вопросам чистой крови Пауль придавал большое значение. Пауль обрушился на меня с упреками, почему я раньше не сказал обо всем Грете. Но когда я держал на руках младенца, мне и в голову не приходило, что ее мать – цыганка. Я видел красивого, здорового ребенка и молодую женщину, которая хотела, чтобы мы с Лизой удочерили малютку и дали ей все, что нужно, и все, что можно, в этой жизни. Да будь она даже дочерью еврея, тогда это не имело для нас ни малейшего значения. Мы бы все равно ее удочерили. Вы ведь помните, господин Гюнтер, что в то время людям было все равно, кто ты – еврей или немец. Мы все были немцами. Пауль, разумеется, смотрел на эти вещи совсем иначе – он волновался за свою карьеру. Только подумать: мать жены – цыганка! И так неожиданно. – Он горько усмехнулся.
Мы приблизились к Грюнау – тому месту, где должны были проходить олимпийские соревнования по гребле. На большом озере, которое закрывали от нас деревья, были размечены двухкилометровые дорожки для лодок. Сквозь рев двигателя до нас доносились звуки духового оркестра и голос комментатора из громкоговорителя.
– Понимаете, – продолжал Сикс, – его нельзя было убедить. Ни в чем. И однажды я сорвался и обозвал его и его обожаемого фюрера последними словами. После этого мы стали врагами. Помочь Грете я не мог. Я видел, как она переживала эту ситуацию. Я убеждал ее уйти, но она меня не послушалась. Она думала, что он успокоится и снова повернется к ней душой. И продолжала с ним жить.
– А он тем временем решил погубить своего тестя, вас.
– Увы. По-прежнему оставаясь в уютном доме, купленном на мои деньги. Если, как вы говорите, Грета действительно его убила, то он это заслужил. Если бы она этого не сделала, мне пришлось бы организовать все самому.
– Вы не можете сказать, каким образом он собирался расправиться с вами? Что это были за бумаги? Действительно, компромат?
Катер достиг места, где соединялись Лангерзее и Зедлинзее. Сикс сбросил скорость и повернул на юг. Катер приближался к холмистому полуострову – Шмеквицу.
– Ваше любопытство поистине безгранично, господин Гюнтер. К сожалению, вынужден вас огорчить. Я очень благодарен за помощь, но все-таки это не основание требовать от меня ответа на все вопросы, которые вас интересуют.
– Не думаю, что теперь это имеет какое-нибудь значение. – Я сказал то, что думал.
«Гросс-Цуг» – местная гостиница – стояла на острове, расположенном между болотами Кепеника и Шмеквица. Все его пространство, весь он – около двухсот метров в длину и не более пятидесяти в ширину – зарос лесом, соснами. На берегу повсюду пестрели таблички «Частная собственность» и «Вход воспрещен».
– Что здесь находится?
– Летняя штаб-квартира картеля «Германская мощь». Здесь они проводят свои тайные заседания. И вы, конечно, догадываетесь почему. Лишних глаз нет.
В поисках пристани он повел катер вокруг острова. На противоположном берегу мы наконец увидели небольшой причал, к которому было привязано несколько лодок. Пологий склон, поросший травой, был усеян аккуратно окрашенными ангарами, где хранились лодки, а за ними возвышалось здание гостиницы «Гросс-Цуг». Я взял причальный конец и прыгнул с катера на причал. Сикс выключил мотор.
– С ними нужно соблюдать осторожность, – сказал Сикс, привязывая лодку. – Эти ребята сначала стреляют, а потом уже задают вопросы.
– Я их вполне понимаю.
Мы уже направлялись к ангарам.
С первого взгляда могло показаться, что на островке, кроме нас, никого нет. Однако лодки, болтавшиеся у причала, этого никак не подтверждали. Вскоре мы увидели, как из-за перевернутой днищем вверх лодки появились два человека, явно не собиравшиеся скрывать, что они вооружены. Если судить по их лицам, то они были абсолютно уверены, что я болен, и не чем иным, как бубонной чумой, а поэтому их задача – во что бы то ни стало меня остановить.
– Вы зашли слишком далеко, – сказал тот, что повыше. – Это частные владения. Кто вы такие и что вы здесь делаете?
Он не стал наставлять на нас карабин, а держал его на руках, как спящего ребенка, но ясно было, что легкого движения руки ему достаточно для того, чтобы выстрелить. Сикс попытался объясниться с ними.
– Я должен увидеть Красного. Мое имя – Герман Сикс. Могу уверить вас, господа, что он будет говорить со мной. Только, пожалуйста, поторопитесь.
Все это, с моей точки зрения, выглядело неубедительно, несмотря на то что во время этой тирады он все время бил кулаком по ладони.
Они держались неуверенно, переминаясь с ноги на ногу.
– Босс обычно сообщает нам, если ждет гостей. Он не говорил нам о вас.
– Тем не менее можете положиться на мои слова. Ручаюсь, что он устроит вам хорошую взбучку, если узнает, что вы не стали его вызывать.
Тот, что был пониже ростом и с ружьем, поглядел на своего товарища, дождался, пока он кивнул. Высокий пошел по направлению к гостинице.
– Подождите здесь, пока не выясним.
Сикс крикнул ему вслед, нервно заламывая руки:
– Пожалуйста, поторопитесь! Речь идет о жизни и смерти.
Коротышка усмехнулся. Я подумал, что в делах, которыми занимается их босс, жизнь всегда соседствует со смертью, и они к этому давно привыкли. Сикс вытащил сигарету, сунул ее в рот и тут же вытащил, не закуривая.
– Скажите, пожалуйста, – обратился он к коротышке, – нет ли здесь на острове семейной пары – мужчины и женщины? Э... э...
– Тайхмюллеров, – подсказал я.
Усмешка сползла с лица коротышки, оно сразу стало каменным.
– Я ничего не знаю, – проговорил он с нарочито безразличным видом.
Мы не сводили глаз с гостиницы. Это было двухэтажное здание белого цвета, с круто уходящей вверх крышей, с аккуратными темными ставнями и геранью в ящиках на окнах. Пока мы стояли и ждали, из трубы пошел дымок, и когда дверь наконец открылась, мне подумалось, что из такого дома должна выйти старушка с имбирным пряником на подносе. Но вместо нее появился товарищ нашего коротышки и кивнул, дав знать, что мы можем зайти.
Мы шли гуськом, в затылок друг к другу, шествие замыкал коротышка. Я инстинктивно вздрогнул, когда в прихожей нас встретили два коротких толстых ствола, направленных в упор. Если бы вам приходилось видеть человека, убитого из такого оружия, вы бы поняли мое состояние. Сразу у входа стояли вешалки для шляп, но обитатели этого дома определенно ими не пользовались.