Выбрать главу

После склоки, полной неподдельной экспрессии, Маринка вытянула, наконец, какую–то книжонку на — о ужас! — французском. Оказалась, что и она и кузен неплохо владеют этим языком; мои же познания сводились к «мадам и мусью», плюс несколько заимствованных от реконструкторов строевых команд. Что я и привел в качестве робкого аргумента, надеясь еще отвертеться от навязанной мне роли. Не вышло, да и не могло выйти: оказалось, что данное мероприятие планируется, вообще–то на четверых, и четвертой будет не кто иной, как Варенька Русакова; роль же её пакостная Маринка намерена списать и завтра, в гимназии передать подруге. Так что слушать меня не стали, Николка сел за стол, переписывать для меня текст… и тут я разозлился всерьёз.

— Так. А ну убирай эту галльскую пачкотню. — заявил я гимназисту. — у вас дома, или в гимназии найдутся какие–нибудь тряпки, чтобы изобразить царя, царевну и генерала в духе сказок Пушкина? А еще — Бабу—Ягу?

Марина с Николкой недоумённо переглянулись и хором принялись возражать. Требуемые костюмы, как ни странно имелись — в конце прошлого года Марина и её одноклассницы ставили для воспитанниц младших классов утренник, посвящённые как раз именно сказкам Пушкина; однако же тема эта никак не годилась для столь серьёзной и изысканной публики, как 13–ти летние гимназистки и их гости, и вообще, что за детство! Вот, если вы, Иван, немного послушаете и выучите роль… она, право же, совсем нетрудная…

— Вы меня выслушайте, хорошо? — пресек я эту болтовню. — Давайте договоримся так: я продемонстрирую вам маленький кусочек; а потом, если вы, глядя мне в глаза, скажете, что это не интересно — чёрт с вами, обещаю выучить эту лабуду хоть на французском хоть на марсианском.

Марина, слегка помедлив кивнула (Николка, уже предчувствуя подвох, с интересом уставился на меня) и я, встав посреди комнаты, начал:

— Вот из плесени кисель! Чай, не пробовал досель? Дак испей — и враз забудешь Про мирскую карусель! [15]

Примерно через четверть часа Ольга Георгиевна заглянула в комнату Марины. Не сделать этого она никак не могла — из–за плотно закрытой двери раздались такие взрывы хохота, что в столовой за стенкой чуть не попадала посуда. Когда возмущенная женщина распахнула дверь, намереваясь строго выговорить нарушителям спокойствия, перед её взором предстала совершенно неприличная картина: племянник буквально катался по полу и ржал — смехом эти дикие звуки никак нельзя было назвать. Ее же дочь буквально рыдала от смеха, вытирая глаза кружевным платочком и пытаясь выговорить сквозь приступы гомерического хохота:

— А ну.. как там.. повтори еще, про людоеда?

А герой веселья стоял опершись на стул и сам, еле справляясь с собой, декламировал:

— Будь на ем хотя б картуз, Не такой бы был конфуз, А на ем же из одежи Ничаво, помимо бус!…

И через минуту к хохоту в детской присоединился тихий, но вполне даже зажигательный смех тёти Оли…

Глава четвёртая

«— …и личины бесовские! Как около двери завозились, я сразу подошел и кричу: «Кто это там фулюганит? Сей же час городового позову, будет ужо вам!» — А дверь вылетела и полезли эти… в личинах…»

Иду в глубину аптечного склада. Разгром. Пронзительно пахнет медикаментами и спиртом. Под ногами хрустят осколки склянок, с жалобным треском лопаются какие–то пузырьки. У дальней стены, между парой высоких стеллажей стоит несгораемый шкаф. Он выпотрошен; массивная, с песчаной засыпкой дверь, валяется в стороне. Запах здесь другой — как в ремонтной мастерской при паровозном депо. Пахнет горелым металлом и еще чем–то, остро–химическим.

Ночной сторож продолжает:

« — Мне–то револьвером в зубы ткнули, потом руки стянули эдакой дрянью — и в угол. Один спрашивает — где хозяин кокаин держит. Я сказал, конечно — а кто бы не сказал, ваше благородие? Жить то хочется, детишек у меня трое. Кто их поднимет?

Вот, значит, и говорю — в шкапе несгораемом он, недавно только получили из Германии, большую партию, наилучшей очистки. Я потому знаю, что Моисей Львович третьего дня дюже радовался, когда курьер энтот… кокаин привез с вокзалу…»

Моисей Львович Тумаркин, гомельский мещанин — хозяин аптечного склада. Городовой, посланный приставом, поднял его с постели и приволок посреди ночи на склад; теперь Моисей Львович бродил посреди своего разгромленного имущества, ожидая, когда пристав станет его допрашивать.

« — Ну вот, а потом ключи потребовали. Я и говорю — у хозяина ключи, я человек маленький, и в руках их не держал! Тогда злыдни эти меня в угол, сами достают из мешка такую машинку, с кругом. Она затрещала, завоняла — и давай ею по шкапу елозить. Из под круга — искры снопом, вон, чуть занавесь не прожгли! Двёрку враз срезали и внутрь полезли, ироды…»

Подошёл Канищев, помощник пристава, известный всей округе гроза бродяг и мелких жуликов. Канищева я знаю давно; он большой любитель газетных статей о подвигах полицейских сыщиков и мечтает, что однажды и его имя попадёт в такой вот очерк — а потому охотно рассказывает о любом происшествии.

— Это не наши. Непременно громилы хитровские постарались — их работа. Наши — нет, мелочь, шелупонь, на такое лихое дело не способны.

«Громилами» в воровском мире Москвы именуют специалистов по крупным кражам и налётам. Эти преступники обыкновенно совершают взломы: пробивают стены, ломают замки, или, как говорят, «проделывают сундуки».

Я не соглашаюсь — уж больно необычно и изобретательно совершен этот налёт. Никогда раньше в Москве не было слышно о шайке, прикрывавшей лицо такими страшными и необычными масками. Хотя, конечно, маски — не новость; вот на прошлые Святки попались приезжие с юга России «громилы» грабили ссудные кассы, прикрывая лица обычными маскарадными личинами петрушек и арлекинов, купленными в лавках. Однако же здесь были вовсе зверские личины; ни разу не слышал, чтобы такие где–нибудь продавали.

Принуждённый согласиться со мной, Канищев только посетовал, что «громилы» оказались совсем уж отчаянными — уходя с добычей, застрелили городового, прибежавшего на шум. Обыватели соседствующих домов выстрелов, однако, не слышали и ничего сообщить не могли…»

— Вот видите, Олег Иванович! Это точно они! — Яша сложил газету и протянул её Семёнову. — Сам Геннадий на дело не ходил, это я наверняка знаю. Это все ихний.. Дрон, да? И с ним еще двое каких–то, раньше никогда не видел. Сидели до ночи в «Аду», всё разговаривали. Затею свою обсуждали. Я, Олег Иванович, в этом «Аду» уже совсем своим стал — каждый вечер там просиживаю. Сначала, вроде бы, уроки брать приходил, а теперь перезнакомился там со студентами — так они меня после занятия всегда чай пить оставляют. Ну я пью; а машинка в кармане всё пишет!

— Молодчина, Яша. — искренне сказал Олег Иванович. — Значит, господин Войтюк со товарищи решились всё–таки на откровенную уголовщину…

Он развернул газету и еще раз пробежал глазами статью:

— Автор — Гиляровский В. А. Надо же, как совпало… ты ведь знаком с ним, Яков?

— А как же! Если бы не господин репортёр — меня бы уже и на свете не было. — подтвердил Яша — Это ведь он господина Корфа с господином Никоновым в «Сибирь тогда провёл! Я всё к нему зайти собираюсь, приглашали… да никак не соберусь, дело по горло…

— А ты не откладывай. — посоветовал Олег Иванович. — Может, господин Гиляровский еще что об этой истории расскажет — что в газету не попало. Вот сегодня и зайди.

Яков с готовностью помотал головой. Репортёр понравился ему ещё в прошлую встречу.

вернуться

15

«Про Федота–стрельца, удалого молодца» — пьеса Леонида Филатова.