— Да, нехорошая история. Аптечный склад… и выбрали–то мерзость какую, кокаин…
Яша снова кивнул. Гости из будущего уже успели поведать ему о том, какие страсти разыгрываются в их мире вокруг торговли этим веществом.
— А с убийством полицейского как вышло? — продолжал расспрашивать Семёнов.
— Да ту вообще глупо получилось. Они же, когда в склад ворвались — никого на атасе не оставили. То есть оставили одного, но он постоял–постоял, да и пошёл внутрь. Дверь, конечно, прикрыл, да только её сквозняком возьми да и отвори. А по улице как раз проходил мужик какой–то — и надо тому случиться, что оказался это дворник их соседнего дома — возвращался к себе, от кума из Москворечья. Ну, он услышал, как дисковая пила визжит, заинтересовался, поближе подошел. А как разглядел, что замок–то сломан, сразу кинулся к углу и ну свистеть!
— Бдительные тут у вас дворники. — усмехнулся Олег Иванович. — не то, что в наши времена. У нас всё больше на видеокамеры надеются. А грабят всё равно больше. Ну ладно, и что дальше?
— А что ж могло быть? — удивился молодой человек. — На свисток городовой прибежал — а тут эти, из аптечного склада выходят. Городовой к ним и шагнуть не успел, как Дрон — он впереди был, — руку вскинул и три раза в него с револьвера. Я, Олег Петрович всё очень хорошо видел, прятался в палисаднике. И, знаете что? Выстрелов не было — хлопки такие глухие, и все! А городовой сразу упал, как подкошенный, только ногами засучил и стих…
— Глушитель. — кивнул Семёнов. — Вот ведь поганцы… —
— Ну да, глухо так — никто ничего и не слышал. А потом — в переулок, их там пролётка ждала. А я, Олег Иванович, извозчика не смог уговорить меня подождать — уехал он… вот и погнался на своих двоих. Только за лошадьми разве угонишься? В общем, я их потерял. А потом, сегодня вечером уже, прочёл в «Ведомостях», что на Ильинке нашли извозчика, застреленного ночью. В газете номер бляхи привели — он, тот, что их от аптечного склада забирал…
— Да… Крови ребята не боятся. Вот и свидетеля убрали. Чёрт возьми, прямо как в 90–е… — и Олег Иванович невесело покачал головой.
— Слушай, Яков. Если ты не против — давай прокатимся сейчас до доктора Каретникова? Расскажи ему всё заново. А к Гиляровскому завтра заглянешь. Ох, чувствую, наплачемся ещё мы с этими милыми юношами…
— Я — что? Я ничего, если надо… — и Яша послушно полез на переднее сиденье «Нивы—Шевроле» Семёнова.
Громада главного корпуса седьмой клинической больницы возвышалась в стороне от Каширки подобно авианосцу посреди пустынного рейда. Серый, длинный, высоченный, плоский корпус, стоящий немного под углом к шоссе, господствовал над окружающей зеленью, посреди которой то тут то там просвечивала какая–то мелочь — то ли подсобки, то ли гаражи, то ли трансформаторные будки… В стороне от корпуса, но в периметре больничной ограды раскинулась необъятная парковка; дорожки вели от неё и к главному корпусу и к приёмному отделению, и еще куда–то. Народу в этот час на парковке было немного; начало дня, до времени посещения ещё далеко, а ночная смена давно уже отправилась по домам, уступив место тем, кто пришёл на работу с утра.
Каретников встретил гостей на улице; они отправились по одной из бесчисленных дорожек между кустов и газонов. Яша с любопытством озирался: хоть он и не в первый раз уже бывал в двадцать первом веке, ему случалось даже провести в будущем два дня подряд, но новизна ощущений ещё далеко не притухла. Яше было интересно всё: и громады домов, и наряды людей, проходящих мимо по своим делам, и еще тысяча всяких мелочей, на которые ни Олег Иванович ни Каретников привычно не обращали внимания.
Одет Яков был во вполне нейтральные джинсы и футболку; с некоторых пор и Олег Иванович и доктор приучились возить в багажниках комплекты такой вот «запасной» одежды что для Яши, что для Николки. Мало ли когда мог застигнуть их телефонный звонок и просьба: «Дядя Макар, мы тут перебрались к вам, как бы нам попасть…?» А мальчики в свою очередь, приспособились уже ловко переодеваться на заднем сидении машины и не привлекать больше внимания окружающих нарядами в стиле «ретро».
Хотя и то сказать — что им, москвичам? Они и не такое видели; разве что проводят необычных подростков удивлённым взглядом да и забудут тут же через минуту, окунувшись в суету столичной жизни. Однако же почти в каждом кармане давно уже лежал мобильник, оснащенный камерой, и уж молодёжь давным–давно приучилась наскоро снимать всё необычное — и тут же сливать ролики в социальные сети. Так что — нет уж, ни к чему, не будем лишний раз дразнить гусей…
Пока Яша озирался по сторонам, Олег Иванович вкратце изложил Каретникову ситуацию; тот крепко задумался. Потом — отвлёк Яшу от его увлекательного занятия, задал несколько вопросов — по большей части о порядках торговли известными веществами в аптеках. Яша ответил не только что охотно, но и подробно и исчерпывающе — еще бы, не зевака он какой–то, а серьезный человек — и уж конечно, подробнейшим образом изучил вопрос, как только узнал, что недобрые гости из будущего вплотную интересуются кокаином. Хотите знать подробности? Да вот, пожалуйста, с нашим полным удовольствием: в Москве, как тут же немедленно изложил Яша, можно отыскать три группы продуктов, содержащих кокаин: средства для обезболивания (например, порошок от зубной боли), лекарства от простуды, облегчающие головную боль и кашель и так называемые «медицинские вина», использовавшиеся как средство от многих болезней. Продавалось всё это в аптеках открыто в запечатанных коричневых баночках, по одному грамму стоило достаточно дорого: около рубля за коробочку. Однако же средства эти обыкновенно и дозировались и готовились провизорами прямо в аптеках: человек же оборотистый мог легко приобрести наичестейший недозированный порошок кокаина на аптечном складе, где за него платили вдесятеро меньше, правда и продавали порциями никак не менее. Что по 50 граммов. Такой именно склад и подвергся налёту сообщников Геннадия; как успел уже разузнать Яша, всего из сейфа пропало поболее полуфунта кокаина и почти полтора фунта наилучшего, тоже немецкой очистке порошка морфия. Последний стоил особенно дорого, из–за чего особенно убивался владелец склада, Моисей Львович Тумаркин.
И еще кое–что узнал Яша — примерно за полгода до налёта господин Тумаркин с позором выгнал со службы некоего Евгения Крынникова, уроженца города Киева, годом раньше так же изгнанного за неуплату с медицинского факультета Московского Университета. Сей господин Крынников, служивший при аптечном складе помощником провизора, характер имел скверный, непрерывно ссорился с сослуживцами и в итоге, был обвинён ими в каком–то мелком воровстве. В полицию обращаться не стали, однако же работа в аптеках Москвы была теперь для неуживчивого бывшего студента закрыта.
Так вот. Хоть сей господин и оставил в свое время учёбу, но не вовсе растерял свои прежние университетские знакомства; именно в компании студентов и увидел его в первый раз Яша. Причем время несостоявшийся медик и фармацевт (которого в студенческой среде называли не иначе как Жорж) проводил в обществе Володи Лопаткина, с некоторых пор — хорошего приятеля незваных гостей из будущего.
Всё это Яша и изложил собеседникам. Олег Иванович с Каретниковым внимательно выслушали, время от времени задавая уточняющие вопросы, а затем принялись спорить. Яков к тому моменту уже и думать забыл о том, чтобы глазеть по сторонам — слишком уж важные и любопытные вещи обсуждались, тут уж не до чудес будущего…
— Ну, в общем, все ясно. — говорил Каретников. — Эти озорники решили срубить бабло по лёгкому и пошли самым очевидным путём. Учись, Олегыч, это тебе не часами барыжить…
— Ну уж и по лёгкому, — не согласился Семёнов. — По лёгкому — это переть на ту сторону антиквариат, Фаберже какого–нибудь, или Перова с Репиным. Здесь они только набирают популярность, а там… сам знаешь.
— тогда уж импрессионистов. — покачал головой Каретников. — Вон, того же Мане — во Франции его картины толком еще никому не нужны, а у нас… сам знаешь. Миллионы.
— И как ты себе это представляешь? — усмехнулся Олег Иванович. Все его картины известны, обнюханы искусствоведами до последнего штриха. В лучшем случае — можно выдать за вторую версию, но это же не Нестеров, который своего «Пустынника» раза три повторял… и не Мунк с его «Криком». [16]
16
«Крик» — серия картин норвежского художника–экспрессиониста Эдварда Мунка. На них изображена кричащая в отчаянии человеческая фигура на фоне кроваво–красного неба и обобщённого пейзажного фона.