Мамонт был ростом с двухэтажный дом, а прямо на его голове сидела миниатюрная (или так казалось из-за разницы в росте) белобрысая девочка, которая невозмутимо ела эскимо.
— Митри-и-ич…
Нос подошел к мамонту и погладил его по волосатой коленке.
— Хоро-о-о-оши-и-и-ий…
Маруся закрыла рот. Митрич… Сын, точнее клон того самого Димы? Ну-ну… Сколько же лет его прятали, если он вымахал до таких размеров…
— Он взрослый?
Вместо ответа Митрич задрал хобот и еще раз оглушил Марусю своим жутким ревом. Здесь больше всего подходит выражение «уши свернулись в трубочку». Для пущей надежности Маруся прикрыла их ладонями и опять непроизвольно зажмурилась. Какой кошмар!
— …сказать, что взрослый…
Маруся открыла глаза. Первая часть фразы растворилась в децибелах, но смысл она уловила.
— А это… — она показала на полутораметровый «муравейник», — его?
— Его! — не без гордости ответил Нос.
Парадоксально, но иногда даже такие вещи вызывают, нет, восхищение — не то слово… Уважение?
— Круто…
— Это еще не самое страшное, — вступил в разговор один из мальчишек. — Вот колония летающих белок…
— Да-а-а… — с видом знатока поддержал его второй мальчик.
— Этот хотя бы локально.
— Ага.
— Много, но локально.
— И редко.
— Не часто, да… А эти… — мальчишка покачал головой, — повсюду!
— И каждые полчаса.
— А то и чаще.
Совершенно потрясенная Маруся обернулась к Носу.
— И что… вы всем этим занимаетесь? — шепотом спросила она.
— Это часть работы. Профессор даже выдал грант на решение проблемы утилизации…
— Обалдеть. А ничем другим вы не пробовали заниматься?
— Ну, это же… Нет. Ты не понимаешь. То есть… Ты понимаешь, что это мамонт?
— Это я понимаю.
— А это… часть мамонта. Ну, точнее… скажем так… часть проекта.
Вот, Маруся. Вот до чего ты докатилась. Решение проблемы утилизации отходов крупного, как бы его назвать-то? Лохматого скота.
Маруся еще раз внимательно посмотрела на животное. Обычно, когда люди видят что-то необыкновенное, у них в голове происходит помутнение рассудка, не зря в таких ситуациях говорят «уму непостижимо». Они перестают адекватно воспринимать действительность, ибо действительность перестает быть адекватной. Они могут выбежать в поле, чтобы сфотографировать приземление летающей тарелки, или броситься с видеокамерой под смерч, или просто стоять, разинув рот, и смотреть на семидесятиметровую волну во время цунами.
Удивляться можно чему-то странному, но объяснимому — например, если собачка станцует на задних лапках. Однако если после этого собачка попросит у вас закурить, вы не удивитесь, вы будете стоять и смотреть на нее, стоять и смотреть, и думать: «Это собака. Она разговаривает человеческим голосом. И курит!» Но никакого удивления. Возможно, это называется шок.
Так вот. Стоять рядом с пятиметровым мамонтом, последний из которых вымер десять тысяч лет назад, — это шок. Сначала вы как бы ничего не чувствуете. Ну, мамонт и мамонт. Офигенно здоровущий мамонт. Просто с ума сойти, какой здоровущий мамонт. Потом начинаете рассматривать его более внимательно. Он не похож на картинки из учебника. Не похож он и на мамонтов из мультфильмов, не похож на компьютерных мамонтов, на игрушечных, на восстановленных по скелету…
Длинная, почти черная шерсть, которая распадается на сосульки — вроде дрэдов. Челка, полностью закрывающая глаза. Уши маленькие и из-за шерсти их почти не видно. Густой шерстяной покров на ступнях… Господи, как же это называется у мамонтов. Ну, пусть будут ступни. Хвоста нет. Хобот не такой уж и большой, а вот бивни — огромные. Из-за лохматости он выглядит еще более крупным, он похож на дом — такой мохнатый дом с очень громким ревом. После детального осмотра шок отступает. И наступает еще более сильный шок. Это приходит осознание. Да, да. До этого вы ничего еще не осознавали. Вы просто пытались примириться с картинкой, которая нарисовалась у вас перед глазами, пытались проанализировать ее, чтобы постичь. И вот когда постигли, только тогда и наступает настоящее…
— Это же мамонт!
Маруся поняла, что снова стоит в оцепенении и не замечает ничего вокруг. Какие-то люди возятся рядом, что-то говорят, жестикулируют…
— …сверхскоростные самолеты, поезда, клонирование, лекарства от рака, вот-вот откроем телепортацию…
Нос воодушевленно перечислял изобретения последних лет и загибал пальцы.
— …искусственные органы, межгалактические станции, мы даже научились добывать полезные ископаемые на Луне…
С невероятным усилием Маруся перевела на него взгляд и попыталась сконцентрироваться.
— А проблему отходов решить не можем, — закончил свою пламенную речь Нос. — Парадокс.
Маруся, молча, кивнула.
— Вообще-то это девочка.
— Что?
— Митрич.
— Девочка?
— Название проекту придумали до его рождения. То есть ее. То есть сначала придумали, что это будет Митрич, а уже потом она родилась на свет.
— А почему не переименовали?
— Зачем?
Искреннее удивление на лице. И правда, зачем? Все-таки ученые совершенно отдельный вид людей. А может, и не людей. В эту тему лучше не углубляться.
— Пойдем отсюда, а то глаза уже щиплет.
Глава 3. Охотники
1
Школа была похожа на огромный кубик Рубика, который уронили с неба. И поэтому он рассыпался на разноцветные секции: тут красная, тут в два этажа белая и синяя, тут оранжевый кубик вонзился в землю под углом в 30 градусов, а тут — сразу три желтых секции в ряд. Некоторые секции объединялись в сложные геометрические фигуры, другие валялись по отдельности. Все это было разбросано в высокой зеленой траве и напоминало скорее гигантскую художественную инсталляцию, но никак не корпуса школы.
По непонятной причине у Маруси снова разболелся правый глаз. Сначала он начал слезиться, потом чесаться, потом расчесался до того, что, казалось, он вот-вот вывалится или лопнет. Маруся даже прикрыла его рукой — чтобы, если все-таки вывалится, не потерялся в траве. Нос медленно плелся по тропинке и смотрел себе под ноги. Маруся шла за ним и старалась уже никуда не смотреть. Дойдя до красной секции, Нос обернулся.
— Что там у тебя?
— Не знаю…
— Болит?
— Угу…
— Дай посмотреть.
Маруся замотала головой.
— Я просто посмотрю, вдруг что попало.
— Ничего не попало.
— Да перестань…
Маруся вздохнула, убрала руку и зажмурилась.
— Открой.
— Не-е-е…
— Я не увижу, что случилось, пока ты его не откроешь.
Маруся снова заслонилась руками, потом отвернулась от солнца и осторожно приоткрыла глаз. Из него текли слезы, поэтому смотреть было больно и неприятно. Нос подошел поближе и наклонился.
— Такое ощущение…
— Что?
— Что он стал другим.
— Каким другим?
Марусе захотелось сесть на траву, заплакать, захныкать и закапризничать. Все девочки делают так, когда болеют.
— Каким-то… таким.
— Красным?
— Зеленым.
— Да ну тебя.
— Правда!
Маруся оттолкнула Носа и отошла в сторону.
— У тебя глаза разного цвета.
— Не смешно.
— Я и не шучу.
Придурок…
— Смотри!
Нос вытащил из кармана коммуникатор и поднес к Марусиному лицу.
Маруся подняла глаза на экран. Микроскопическая вебкамера передавала изображение, словно зеркало.
— Ч-ч-че-е-ерт…
Один голубой, второй зеленый. Какое-то воспаление? Болезнь? Оптический эффект? Неисправная камера? Испорченный экран?
Маруся проморгалась и посмотрела еще раз. Взяла коммуникатор в руки и поднесла поближе. Нет. Никакой ошибки. Голубой и зеленый.
И как такое может быть? Радиация?
— Что-то случилось?
Какой-то старик неожиданно появился из-за кустов и теперь шел им навстречу.
— Степан Борисыч!
Бунин? Маруся снова прикрыла глаз рукой, а другим посмотрела на старика. Загорелый, короткие седые волосы ежиком и черно-белая щетина на щеках. Дальше — хуже. Брюки, заправленные в высокие рыбацкие сапоги, старая майка с прожженными дырочками и поверх всего этого длинный махровый халат. Впрочем, пора бы уже ничему не удивляться.