Джим по молодости прошел пару горячих точек и сдружился с одним полевым врачом, вытащившим его с того света. Гарри Нильсону не повезло - страна жестко кинула ветерана с посттравматическим синдромом на обочину жизни, такое сплошь и рядом с теми, кто прошел "несуществующие" войны, в мирное время солдаты не нужны. Все же Америка, как бы она не пряталась под громкие лозунги, имеет, мягко выражаясь, свои недостатки, впрочем, как и все остальные государства планеты Земля. Люди - ущербные твари и поэтому не могут создать ничего нормального, другое дело пауки...
Гарри был достаточно квалифицирован, отбит и имел определенные связи для того, чтобы влиться в криминальную движуху. Первые шаги он делал в качестве штопальщика ран, не спрашивающего откуда в пациенте появилось столько ножевых, пулевых или ударно-дробящих. А потом к нему подкатил Джим с предложением опуститься на самое дно, откопав в человеческой грязи кровавое золото, естественно экс-врачеватель согласился - в чем схожи война и медицина, так это в навыках выбивания из своих верных адептов таких ненужных вещей, как гуманность, отзывчивость, эмпатия и прочее говно. Почки, печень, сердце, легкие, глаза, людей разбирали на куски, даже были наведены мосты с несколькими пластическими хирургами, которые надрочились менять серьезным гангстерам, бегущим от закона, лица. То есть буквально похищалась личность, паспорт, все документы и финалом срезанное лицо, которое присобачивали так, что пока не придумали адекватного способа разоблачения чужого среди своих. Хотя с такими все же долго не поработаешь - там совершенно иной уровень и нищебродов вроде О"Салливана не привечают. У постепенно наращивающего обороты дуэта уже прикормлены несколько таких ловчих команд, снующих по Нью-Йорку, сосредотачивая внимание преимущественно на бродягах и наркоманах, качество органов оставляет желать лучшего, но они так-то не того уровня, чтобы замахиваться на реально богатых людей, жаждущих прожить подольше. Что примечательно, похищение и последующее потрошение человеческих особей стало отличной точкой соприкосновения с другими ячейками и даже полноценными культами, с которыми пока что только начинали налаживаться взаимоотношения, грозящие в будущем перерасти в плодотворное сотрудничество.
Грозили, пока я не сожрал Джимми.
Меняем маршрут. Покопаться в знаниях мятежных сектантов - удовольствие куда дороже, нежели устранение киллера, чьи ценники варьируются от сотни баксов до пары тысяч. Джим знал где они обитают, выследил и не афишировал эту информацию, приберегая на случай кидалова. Приберег. Интересное наблюдение - с каждой линькой мои способности видеть чужую память увеличиваются, несильно, секунд на десять, но это уже заметный прогресс, так можно в какой-то момент до часа добраться, а учитывая что подсознание имеет привычку нон-стопом прогонять в себе особо важные по мнению сознания моменты, оседающие в памяти пожираемых мною клеток, то я получаю более полный доступ к ценнейшей валюте и смертоноснейшему оружию нашего поколения - информации. Узнать что творилось в голове человека, пусть смазано и посмертно, это уже само по себе серьезная заявочка, а тут такой объем... прячьте от меня политиков и военных.
Под прилавком покоился старый добрый M1911. Выщелкнул обойму. Приемлемо. Дополнительного боезапаса в виде новых магазинов или упаковок патронов не обнаружилось, все равно неплохо. Приятно иметь дело с криминалом, у него всегда есть чем поживиться, а Вторая Поправка и просто контрабандисты всех мастей делают их в ближайшее время моими основными поставщиками огнестрельного вооружения, Штаты особенно богаты на такие вещи. Привычно сую его за пояс. Нужно озаботиться кобурой, таскать на жопе несколько экземпляров плюющихся свинцом машинок - довольно сомнительное удовольствие, таки натирают.
Вылезаю на улицу. Редкие прохожие, практический не обращающие на меня внимание. Подхватываю бутыль и вновь скрываюсь в здании. Чего-то интересного для меня тут не найти, за крупными партиями стволов нужно идти к совершенно другим людям, у этого совершенно иной профиль. Все что тут есть - сплошной хлам, так что я без зазрения совести поливаю высосанный труп и прилавок горючим. Чутка стены, полки, пол и дверь. Я начинаю привыкать к этой зажигалке. И привыкать к пожарам. Щелчок, язычок огня осторожно прикасается к луже бензина и я боязливо одергиваю руку под вопль Паутины, вспыхнувшее пламя попыталось зацепиться неровными и колеблющимися пальцами мне в рукав, но не успело. Я быстро меняю позицию, залетая за угол. Хорошо разгорается. Перехожу на легкий бег. Джим знал их адрес вплоть до квартиры. Вход в многоэтажку сокрыт в подбрюшье квартала, добраться до которого представлялось возможным исключительно через подворотни, сужавшиеся до невозможности протиснуться человеку средней комплекции через завалы из мусора, которые бастующие мусорщики и недовольные граждане запинывали куда-то вглубь застройки, надеясь, что проблема сама как-то рассосется. Тяжелую металлическую дверь сперли, как и окна первых этажей. Полузаброшенная хибара, частое явление медленно умирающих и разлагающихся в собственном соку районов Бруклина, первые этажи необитаемы и лишь изредка разномастный сброд гнездуется в нем, а чуть выше продолжает теплиться более или менее разумные формы жизни.