- Ну-ну-ну, помалкивай!
Комиссар, конечно, бабью руку держит - программа у него такая. Нынче, говорит, Прокофий Митрич, нельзя на женщину кричать - революция... А он только ухмыляется как дурачок.
Сердцем готов надвое разорвать всю эту революцию - но боязно: неприятности могут выйти. А Марья все больше да больше озорничает. "Я, говорит, хочу совсем перейти в большевистскую партию". Начал Козанок стыдить ее. "Как, говорит, тебе не стыдно? Неужели, говорит, у тебя совести нет? Все равно не потерпит тебе господь за такое твое поведение".
Марья только пофыркивает:
- Бо-ог? Какой бог? Откуда ты выдумал!
Прямо сумасшедшая стала. С комиссаром почти не стесняется. Он ей книжки большевистские подтаскивает, мысли путает в голове, а она только румянится от хорошего удовольствия. Сидят раз за столом плечико к плечику, думают одни в избе, а Козанок под кроватью спрятался: ревность стала мучить его. Спустил дерюгу до полу и сидит, как хорек в норе. Вот комиссар и говорит:
- Муж у вас очень невидный, товарищ Гришагина. Как вы живете с ним, не понимаю...
Марья смеется.
- Я, - говорит, - не живу с ним четыре месяца... Одна оболочка у нас...
Он ее - за руки.
- Да не может быть? Я этому никогда не поверю...
А сам все в глаза заглядывает, поближе к ней жмется. Обнял повыше поясницы и держит.
- Я, - говорит, - вам сильно сочувствую...
Слушает Козанок под кроватью, вроде дурного сделался.
Топор хотел взять, чтобы срубить обоих - робоялся. Высунул голову из-под дерюги, глядит, а они над ним же~ насмех.
- Мы, - говорит, - знали, что ты под дерюгой сидишь...
3
Стали мы Совет перебирать. Баб налетело, словно на ярмарку. Мы это шумим, толкуем, слышим - Марьино имя кричат:
- Марью! Марью Гришагину!
Кто-то и скажи из нас нарочно:
- Просим!
Думали, в шутку выходит, хвать - всерьез дело пошло.
Бабы, как галки, клюют мужиков: вдовы разные, солдатки - целая туча. А народ у нас неохотник на должности становиться, особенно в нынешнее время - взяли и махнули рукой.
Марья так Марья. Пускай обожгется...
Стали Марьины голоса считать - двести пятнадцать! Комиссар Василий Иваныч речью поздравляет ее. "Ну, говорит, Марья Федоровна, вы у нас первая женщина в Совете крестьянских депутатов. Послужите! Я, говорит, поздравляю вас этим званием от имени Советской Республики и надеюсь, что вы будете держать интересы рабочего пролетариата..."
Глаза у Марьи большие стали, щеки румянцем покрылись.
Не улыбнется - стоит. "Я, говорит, послужу, товарищи. Не обессудьте, если не сумею - помогите".
Козанок в это время сильно расстроился. Главное, непонятно ему: смеются над ним или почет оказывают? Пришел домой, думает: "Как теперь говорить с ней? Должностное лицо". Нам тоже чудно! Игра какая-то происходит. Баба - и вдруг в волостном Совете, дела наши будет решать... Ругаться начали мы между собой:
- Дураки! Разве можно бабу сажать на такую должность...
Дедушка Назаров так прямо и сказал Марье в глаза?
- Ой, Марья, не в те ворота пошла.
Но она только головой мотнула:
- Меня мир выбрал - не сама иду.
4
Приходим после в Совет поглядеть на нее - не узнаешь.
Стол поставила, чернильницу, два карандаша положила - синий и красный, около - секретарь с бумагами строчится. А она и голос, проклятая, другой сделала. Так и ширяет глазами по строчкам. "Это, говорит, по продовольственному вопросу, товарищ Еремеев?"
- Угу...
Разведет фамилию на бумаге и опять, как начальник какой:
- Списки готовы у вас? Поскорее кончайте!
Глазам не верим мы. Вот тебе и Марья! Хоть бы покраснела разок... Так и кроет нас всех "товарищами". Пришел раз Климов-старик, она и ему такое же слово: "Что, говорит, угодно, товарищ?" А он терпеть не мог этого слова лучше на Мозоль наступи. "Хотя, говорит, ты и волостной член, ну я тебе не товарищ..." Да разве смутишь ее этим? Смеется. Через месяц шапку с пикой стала носить, рубашку мужицкую надела, на шапку звезду приколола.
Мучился, мучился Козанок, начал разводу просить у нее.
"Ослобони, говорит, меня от эдакой жизни... Я, говорит, не могу.
Другую женщину буду искать - подходящую". Марья только рукой махнула. "Пожалуйста, говорит, я давно согласна".
Месяцев пять служила она у нас - надоедать начала: очень уж большевистскую руку держала, да и бабы начали заражаться от нее: та фыркнет, другая фыркнет, две совсем ушли от мужьев. Думали, не избавимся никак от такой головушки, да история тут маленькая случилась - нападение сделали казаки.
Села Марья в телегу с большевиками и уехала. Куда - не могу сказать. Видели будто в другом селе ее, а может, не она была - другая, похожая на нее. Много теперь развелось их.
[1921]
НЕВЕРОВ (Скобелев) Александр Сергеевич (1886 - 1923). Марья-большевичка. Впервые опубликован в газете "Коммуна" (Самара), 1921, 4 декабря, № 892. Печатается по изданию: Неверов Александр. Избранные произведения. М.. Художественная литература, 1958.