— Все готово, — проговорил он отрывисто, по сумке своей похлопав. — Полетим сейчас. Только ты так замерзнешь, Марья. Облако высоко поднимается и летит быстро. Плащ мой почему не взяла?
Я только рот открыла, чтобы сказать, что мне чужого не нужно, как колдун что-то прошептал, руки вперед вытянув — и упал на них плащ тяжелый. Мерлин мне на плечи его и набросил, расправил, на груди завязал. По подбородку меня пальцем погладил, воздух набрал, чтобы сказать что-то… и не сказал. Он молчит, и я молчу, глаза опустив — и тишина тяжелая, гнетущая.
— За мной наверх ступай, — приказал он и добавил тихо. — Надо уже с этим закончить.
Облако, жеребец колдуна крылатый, куда быстрее коня кащеева оказался и выше туч летел, так, что и землю-то не всегда разглядеть можно было. Мерлин меня перед собой усадил, заклинание прочитал, чтобы от ветра защитить — а все равно холодно было. Я спиной к его груди горячей прижалась, он меня обнял — согрелась я, и от ровного движения крыльев задремала. Сказалась бессонная ночь.
— Марья, — вдруг на ухо мне проговорил Мерлин, — просыпайся.
От его голоса по моей коже мураши побежали, прямо от уха и до пяток. Улыбнулась я разнеженно, потянулась…
— А то, — продолжил он мрачно, — я руки уже не чувствую.
Тут я глаза и открыла, и он тут же обнимать меня перестал. Гляжу — Облако уж во дворе нашем стоит, у терема, и сбежалась к нам вся челядь и дружина батюшкина. Стоят, шумят, судачат, нянюшка из окна выглядывает, слезу утирает. А Мерлин позади меня рукой трясет и ругается.
Как я в терем вошла, бросилась ко мне нянюшка, обняла крепко.
— Вернулась, голубушка моя! Вернулась, душенька! Надолго ли?
Тут она на Мерлина посмотрела, сощурившись.
— А не тот ли это, — говорит строго, — молодец из Гран-Притании, что моей Марьюшке пред всем честным народом нагрубил?
— И каждый день об этом жалел, — мрачно покаялся колдун.
— Исправился он, — поддержала я. — Добрый стал, ласковый, слова грубого не скажет…
Мерлин глазами сверкнул, но промолчал.
— Так поладили? Это хорошо, — обрадовалась нянюшка, слезы утирая. — А то тут столько воинов молодых свататься приезжало, из вашей, из Гран-Притании, Марью искали, а нет ее! Столько женихов упустила, которые никакого проклятья не боятся! — тут она рукой махнула. — Да зачем же я о них, если вы вдвоем приехали? Свадебку, небось, играть думаете? Или, — тут она подслеповато в плащ Мерлина на моих плечах всмотрелась, — уже, раз плащом своим ее накрыл? В старые времена других обрядов не было, плаща хватало.
— Нет еще, нянюшка, — торопливо проговорила я, видя, как Мерлин тоже на плащ посмотрел и усмехнулся задумчиво.
— Ну хоть звал? — сурово вопросила няня. На лица наши каменные посмотрела и снова рукой махнула пухлой. — Ну, это дело ваше. Да надо же Алене сообщить скорее! — спохватилась она. — Заезжали они к нам каждую седьмицу, про тебя спрашивали, а я и не знаю ничего!
— Алене я сама яблочко по блюдечку покатаю, если удастся все. А надолго ли вернулась, сейчас и узнаем, — сказала я и Мерлину в глаза заглянула жалобно. — Пойдем к батюшке поскорее, уж сил никаких нет ждать!
Зашли мы в комнату батюшкину. Спит он как прежде, сладко, с похрапыванием, только исхудал весь, и борода длинная отросла. Раньше-то в теле был, ручищами подковы гнул, а теперь… Тяжело на него глядеть. Я у кровати встав, с нянюшкой обнялась крепко и стала за Мерлином наблюдать.
Достал колдун из сумки крошечный кувшинчик с зельем, открыл крышечку — и потянуло по комнате духом медовым, радостным. Открыл он отцу рот, зельем покапал, и я дыхание затаила: потек по коже батюшкиной солнечный свет, вздохнул он несколько раз, глаза силясь открыть… стали вдруг видимыми путы черные, дымные, его обвивающие, истончились, пылью черной посыпались…
…и потух свет золотой, и снова отец задышал спокойно, а проклятье темное, не до конца побежденное, тоже невидимым стало.
Я руку ко рту от отчаяния поднесла и на Мерлина посмотрела. А он головой покачал, зубы сжимая.
— Не вышло, — сказал глухо. — Силы мало в зелье, чтобы проклятье порвать.
Я губы кривлю, на него смотрю — страшно мне. А он взглядом тяжелым меня окинул и отвернулся.
— Ну, — проговорил в сторону, — видно, никуда не денешься. Идем, Марья. Мало времени у нас, нужно в Лэндон лететь.
— Хозяюшка! Да куда же ты! Марьюшка! — снова заплакала старая няня. — Да хоть пирожков поешь на дорогу!
А я ее обняла руками дрожащими, в лоб поцеловала. И слов нет. Как про замужество и ночь брачную шутить — так оно все легко, а как подумаю, что вот уже, сегодня в постель одну ляжем, так едва сознание не теряю.
— Не плачь, старая, — проговорил колдун мрачно. — Скоро хозяйка вернется твоя. Завтра и вернется.
— Правда? — нянюшка у меня спросила, в глаза с надеждой заглядывая.
А у меня как ножом по сердцу провели. И холодно мне стало, и больно.
— Правда, — сказала тихо и еще раз обняла. — Правда, милая.
Вышли мы во двор. Нянюшка мне целую корзину пирожков вручила, да еще и кувшин с компотом ягодным! Мерлин на коня вскочил, на меня сверху глянул.
— Ну что, — спросил сквозь зубы, руку протягивая — готова? Повезу тебя сразу к королю, он нас волей своей и обвенчает. Завтра утром вернемся в замок, я лист золотой в зелье положу и тут же к отцу твоему полетим.
— Готова, — сказала я, руку ему в руку вкладывая. Он меня к себе и поднял, снова обнял крепко, и мы под взглядами челяди опять в небеса улетели.
Долго летели. Но не спала я в этот раз — смотрела на землю сквозь облака, пирожки жевала и думу думала, как же жить-то дальше. И Мерлин молчал, меня придерживая и то и дело руку в корзину с пирожками запуская.
Только Облако то и дело весело ржал и по тучкам скакать принимался, как жеребенок несмышленный. Ну никакой чуткости у коней этих волшебных!
Глава 15
Принес нас крылатый жеребец в центр Гран-Притании, к замку короля Яр-Тура. Стоит замок на берегу реки: высокий, широкий, серый, со множеством башен, а на башнях стяги от ветра трепещут. Вокруг Лэндон, город большой лежит, жизнь в нем так и кипит. И в дворе замковом народу видимо-невидимо, не то, что у Мерлина.
Я бы в другой раз оробела, но мне и уже так страшно было, так что когда колдун меня с Облака снял и за руку в замок повел, я на негнущихся ногах пошла, в ладонь его вцепясь — мимо рыцарей и оруженосцев, мимо слуг и служанок, мимо псов вертлявых и котов, на солнце пригревшихся, мимо стражи и всякого люда придворного, мимо дам бледнолицых, шушукающихся.
— О, прекрасная леди! — услышала я вдруг, когда мы вошли в очередную залу каменную. Повернула на ходу голову, а там трое мужчин стоят. Двое высоких, с плечами мощными, в одежде черной, черноволосых и черноглазых, оба с прищуром неприятным — сразу видно, что братья. А третий симпатичный, одетый в камзол бархатный, сам невысокий и пухлый, а взгляд вдохновением горит. По взгляду я его и узнала, точнее по глазам, чуть вытаращенным.
— Сэр Гавейн? — уточнила я, и он улыбнулся широко, руку к груди приложил и поклонился.
— К вашим услугам, леди!
Мерлин зубами скрипнул и меня быстрее вперед повел.
— Не нужна ли вам помощь? — крикнул обеспокоенно поэт.
— Необучаемый какой, — процедил колдун сквозь зубы и что-то назад шепнул. Оттуда раздалось бульканье и громкая икота.
— Злой ты, — пробубнила я укоризненно, едва за Мерлином поспевая. — Он же не сделал ничего!
— Теперь и не сделает, — ответил он ледяным тоном. — Пока не улетим, икота не прекратится. Вот что, Марья, — он хмуро огляделся. — Ты от меня никуда не отходи. Хоть все тут королю Яр-Туру верны, а между собой грызутся почище псов. Не нравится мне, что Мортимер и Малоун тут оказались.