А Дикбер радовалась благополучному возвращению отца, которого она обожала.
«Как хорошо, что им теперь будет легче, гораздо легче вместе с дадой», – рассуждала она. И даже находила общие черты характера в своем отце и муже.
Аязбай помог со стройматериалами, нашли участок и своими силами стали строить дом на два входа. Дикбер, тем временем, постепенно привыкала к семейной жизни. Следуя чеченским традициям, она не называла своего мужа по имени, для нее он навсегда стал Аяке. Аязбай же заменил труднопроизносимое чеченское имя «Дикбер» на более благозвучное для него «Марьям». Обретение ими новых имен стало началом новой для них жизни. Даже село Хорошевское, где они жили в те годы, было переименовано в совхоз имени Буденого.
Умный человек, интеллектуал, свободно владеющий тремя языками, Аязбай возлагал большие надежды на свою супругу. Несмотря на перенесенные ею горести, он видел в ней реальное воплощение женщины, непорочной в мыслях и поступках, образец истинной матери. Поэтому и выбор имени был столь возвышенным. Конечно, супружеский опыт Аязбая был богатым, но не слишком счастливым. Несчастья, лишения, а еще – ревность и амбиции обеих жен ломали идеальную картину мира, которую он старался построить как отец семейства. И Бану, и Меиз не прошли испытания трудностями. Дикбер же в полной мере продемонстрировала ему, на что она способна, когда борется за свою жизнь и за жизнь своих родных. Поэтому и выбор имени для чеченки был не случаен. Ведь согласно священной книге мусульман, с этим образом связывают самые чистые, самые добрые, самые идеальные представления о человеческой природе. Так зовут достойнейшую из всех земных женщин. И любил Аязбай ее безумно. Она навсегда осталась для него загадочной, иной, резко отличающейся от всех женщин, каких он знал.
В 1947 году Марьям забеременела, и это волшебство превращения в маму немного усмирило ее нрав, отвлекло от плохих мыслей и тоски по родине. 18 декабря она произвела на свет первого своего ребенка. И отец, хорошо знавший Коран, дал девочке имя Зайнаб – в честь одной из жен пророка Мухаммеда. Дочь от столь желанной им женщины, ради которой он готов был пойти на все. И не было на свете отца счастливее…
Сельский родильный дом в то время представлял собой одну большую комнату для рожениц, комнатку для новорожденных и родовую. В каждой из них стояли отапливаемые кизяком, соломой или дровами печки. В холодные зимние ночи, чтобы сохранить тепло, дымоход старались прикрыть задвижкой. В тот день, 18 декабря, родилось четверо малышей. Утром Марьям принесли дочь на кормление, женщина приложила ее к груди, но у малышки вдруг безжизненно свесилась головка…
– Эрна! Эрна! Мой ребенок! – в ужасе закричала Марьям.
На ее крик прибежала акушерка Эрна, немка, которая принимала роды. Она бросилась к ребенку, стала смотреть других детей – они тоже не шевелились. Начала оказывать помощь, и через некоторое время дочь Марьям издала слабый писк.
Аязбай устроил грандиозный скандал и разбирательство. Выяснилось, что сторож, он же истопник, несвоевременно прикрыл задвижку дымохода. В итоге угарный газ проник в помещение, из-за чего трое из четырех младенцев погибли.
Марьям часто вспоминала этот случай. И то, что ее дочь выжила, стало знаком – дальнейшая жизнь показала это.
После такого волнующего, во всех отношениях события, жизнь, как будто наладилась. Но проблемы в семье продолжались…
Аязбай, как и прежде, продолжал содержать Меиз с детьми, часто уезжал к ним на несколько дней. Повзрослевшие дети Меиз, их родственники и просто сочувствующие им соседи не оставляли чеченку в покое. Всякий раз какие-то люди не давали ей проходу на улице: оскорбляли, всячески обзывали. Однажды кем-то подосланный мальчишка кинул в Дикбер камень, и лишь платок на голове смягчил удар. И такая агрессия по отношению к Дикбер проявлялась регулярно. Женская ревность стара, как мир, и надо было искать выход из этой ситуации.
– Аяке, надо что-то решать. В меня опять кто-то камень сегодня бросил. Давай уедем отсюда. Я боюсь за нашу дочь, вдруг они еще что-нибудь сделают?
Аязбай, долго не рассуждая, согласился, так как и сам все видел и понимал. Через какое-то время он оставил работу заведующего зерноскладом – такое солидное, хлебное место, и они переехали в Караганду. Жилье удалось найти в виде домишки с маленькой комнаткой, недалеко от базара, в так называемом «старом городе».