— Вовсе нет, он был его противником, он тоже пострадал от диктатуры.
Действительно, возникла какая-то неразбериха. Было объявлено чрезвычайное положение, но армия присоединилась к повстанцам, предоставив Секуритате обеспечивать охрану президента. Противоречивая информация, распространяемая телевидением, усугубляла всеобщий хаос. Объясняя случаи столкновений и вандализма в центре города, комментаторы упоминали таинственных «террористов»: по словам журналистов, эти убийцы, появившиеся непонятно откуда, стреляли по народу и захватили несколько стратегических объектов, таких как радио, пресс-центр и Министерство обороны. В аэропорту Отопени столкнулись два военных отряда, каждый из которых обвинял другого в принадлежности к террористам. Никто уже ничего не понимал. Именно в этот момент люди начали говорить о манипуляции: то, что все приняли за народное революционное движение, больше походило на замаскированный государственный переворот. Одни видели здесь влияние секретных служб, другие считали, что к этому приложила руку Россия. До сих пор историкам не удалось до конца распутать этот клубок. Идентификация пресловутых террористов, например, так и осталась тайной. Как бы то ни было, к концу декабря 1989 года мы окончательно почувствовали себя обманутыми. И то, что чета Чаушеску была арестована при высадке из вертолета в нескольких километрах от столицы и казнена на Рождество, не успокоило умы. Народ требовал ответов на вопросы. На телевидении по-прежнему была цензура. Зачем тогда нужна была революция, если мы по-прежнему не могли свободно выражать свои мысли? Иллиеску со своей посткоммунистической кликой провозгласили демократический режим, но по сути ничего не изменилось.
Чтобы добиться правды, мы решили выразить свой протест. На площади Университета, куда после Рождества пришли сотни манифестантов, стихийно образовалось мирное движение. Оно вобрало в себя самых разных людей: студентов, матерей семейств, как я, семейные пары, рабочих, учителей… С каждым днем наши ряды пополнялись новыми участниками. Некоторые приезжали издалека, прослышав о происходящем. У нас по-прежнему не было доступа к телевидению, где нам отказывались предоставить слово в прямом эфире. Ни один корреспондент не пришел к нам, чтобы задать вопросы. Однако все румыны должны были знать, что мы делаем на площади Университета. В марте небольшая группа была отправлена на телевидение в надежде убедить представителей канала поговорить с нами. Напрасный труд: нас никто не хотел слушать.
Тогда пятьдесят манифестантов начали голодовку. Она продлилась несколько месяцев. Тех, кто становился совсем слабым, заменяли другие. Таким образом на площади постоянно находились около двадцати голодающих. Атмосфера была необыкновенной. Прохожие останавливались, чтобы поговорить с нами, артисты приходили нас поддержать, самые лучшие ораторы произносили речи с балконов. По ночам мы пели и снова собирали вокруг себя народ. Иногда я возвращалась домой, чтобы немного поспать. Я радовалась тому, что оставила сына в Питешти: ему было лучше находиться с моей мамой, чем здесь, в этой революционной обстановке. Сплоченность нашего движения, тем не менее совершенно разрозненного, была удивительной. По телевидению нас представляли как группу хулиганов без стыда и совести. Иллиеску прислал цыган, которые продавали бутерброды и пиво вокруг площади: именно их и показывали по телевизору, чтобы дискредитировать нас, сознательно не упоминая, кто мы такие.
Отель «Континенталь», расположенный неподалеку, был заполнен иностранными журналистами, заинтересовавшимися нашим мирным протестом. Их присутствие гарантировало нашу неприкосновенность: Иллиеску никогда бы не осмелился разогнать нас с помощью солдат перед камерами всего мира. Ведь он утверждал, что является демократическим лидером! К тому же он запланировал президентские выборы на 20 мая. Поэтому в апреле мы начали требовать, чтобы бывшим членам коммунистической партии запретили выставлять свои кандидатуры. Но никто не удивился, когда Ион Иллиеску был переизбран на новый срок.
Правительство перешло в атаку 13 июня 1990 года. Ночью один молодой человек скользнул в нашу палатку с испуганным видом.
— Мы окружены полицией!
В это трудно было поверить. Минуту спустя я на велосипеде уже осматривала окрестности. Мне не пришлось ехать далеко: возле здания бывшей коммунистической партии я заметила несколько автобусов, откуда высаживались десятки полицейских, вооруженных до зубов. На площади Романа только что припарковались еще три таких же автобуса. Я вернулась на площадь Университета, чтобы предупредить остальных, которые ждали в палатке.