"Как могу я быть довольна в этой стране? Даже при жизни Замойского меня там все ненавидели. Без содействия королевы, мне бы пришлось просить милостыню у чужих".
"Просить милостыню когда, у кого? Не тогда ли, когда вы были супругой одного из богатейших магнатов Польши или теперь, когда вы стали моей женой? Что касается промедления, вы сами знаете, что оно было непродолжительно. Говоря так, вы оскорбляете мою любовь к вам".
"Вашу любовь? Поговорим о ней! Это одна иллюзия. Я умею любить, и я это доказала. Разве я не покинула Франции, чтобы видеть вас и встретиться с вами? В то время королевы не было в живых."
"Чтобы видеть вашего мужа, хороший предлог! Наша новая королева из царственного рода объявила, что последует за своим мужем в поход и будет жить с ним под одним шатром. Счастлив человек, у которого такая жена. Она его действительно любит".
"Его любят за его красивую наружность и достоинства..."
"Если у меня нет таких преимуществ, я, по крайней мере, мог надеяться на ваше снисхождение; но короли люди привилегированные. Я это заметил в Кракове".
"Вы дерзки. Я себя не упрекаю ни в кокетстве, ни в легкомыслии, я вас люблю по своему долгу".
"Тайной любовью, которой я не понимаю".
"Я прошу Бога вас просветить".
"Не богохульствуйте. Если бы ваша молитва была услышана, и я бы вас полюбил таким образом, то мы никогда бы более не увидели друг друга. Любя по-своему, я заболел от разлуки с вами. Я страдаю головною болью и головокружением..."
"Вы больны от невоздержания. Я не забыла вашего пьянства. Если бы это продолжалось, я должна была бы от вас отказаться".
"Вы уже отказались от меня в достаточной степени, милостивая государыня, и ваша нежность скорее напоминает ненависть. Быть может, вы меня уже ненавидите. Это походило бы на ссору".
Еще нисколько слов, и все было бы кончено.
Марысенька поспешила предупредить окончательный разрыв. Объявив, что молодой офицер де Боган, исполнявший её поручения, переезжая из Франции в Польшу и обратно, скоро уезжает, она взяла перо, составила настоящий "ультиматум" и поручила офицеру передать мужу это послание: если, по его словам, долгое воздержание вредно действует на его здоровье, она готова предоставить ему "полную свободу" в этом отношении. Если он недоволен этим решением, она согласна жить с ним вместе, но на известных условиях. Она думала, что избавлена от известных обязанностей, так как он пренебрегает своими. Прежде всего, она не соглашалась оставаться более восьми месяцев в деревне.
Все это казалось Собесскому каким-то сном. "Она, очевидно, потеряла стыд и совесть. О каких обязанностях она говорит? Её брат еще не получил звания лейтенанта королевской гвардии. Она сама еще не добилась "права на табурет". Разве это зависело от него? Восемь месяцев в деревне? Она там и трех никогда не проводила! Она могла ехать в Варшаву и оставаться там, сколько ей вздумается. Что сталось с прежними мечтами о дупле дерева, о уединенном острове, где она намеревалась некогда поселиться с "Селадоном"?
Когда ей надоело её поместье в Волыни и в Подолии, она потребовала другого -- в Пруссии, "единственное место в Польше", по её словам, "где можно найти чистые дома с садами, порядок и почтовое отделение". Поспешили ей построить замок в Госиеве: она в нем соскучилась через три дня, уверяя, что она не создана для того, чтобы жить среди "шляхтянок".
Их среда была, однако, выше общества m-lle Федебр -- этой компаньонки, которую она повсюду таскала за собой, хотя та имела детей, не состоя в законном браке. Если ей наскучили все удовольствия и угождения, то мужу, наконец, надоели её выходки. "С собакой обращаются лучше, чем с ним, даже до брака!"
Вне себя от гнева Собесский пишет в этом тоне на восьми страницах ответ; но недовольный супруг, забывает ясно выразить свой "ультиматум". Отпустив де Богана, не объяснив ему своих намерений, он отправляется к своему войску, "решив драться, как человек, потерявший всё, что ему было дорого". Он действительно, боролся, как герой, положив на месте множество татар, но своей жизнью он не рисковал более обыкновенного. Ею он, впрочем, рисковал всегда, никогда её не щадя. Он вернулся в октябре, покрытый новыми лаврами, приветствуемый вторично, как спаситель отечества, и в настроении менее угнетенном.
В это время Марысенька предавалась своим размышлениям. Покончив с ними, она, по собственному желанию, решила уехать. Париж оказался негостеприимным. При дворе и в городе все уверяли в один голос, что по её вине расстроилось дело де Лонгвилля и дело принца (Кондэ). Затем от неё все отвернулись, отказав ей даже выдать её пенсию в 12 000 ливров. Ей оставался верен только епископ тулузский, по-прежнему влюбленный и преданный; но он был в Испании и смерть де Лионна (1-го сентября 1671 г.) уменьшила его власть. Марысенька радовалась перемене министра. Но вскоре ей пришлось его оплакивать. Де Лионн не доверял её вымыслам, находя её требования дерзкими; но он любил хорошеньких женщин. Отказывая назойливой просительнице, он скрашивал свой отказ разными любезностями. Его преемники не стали стесняться. Марысеньке пришлось жалеть об обществе польских "шляхтянок".