Собесский подозвал их вождя Сбиержховского. Последний не имел копья; он держал прямой меч в мускулистой руке, с рукавом, завернутым до локтя, чтобы вернее наносить удар. Простирая руку по направлению левого фланга оттоманской армии, где возрастали шум и смятение, король указал вождю на красную палатку, раскинутую там для визиря.
Эскадрон тронулся сперва легкой рысью. Увеличивая постепенно скорость, он промчался сквозь первые ряды врагов, проник, как громадная бомба, во второй авангард более плотный, исчезая в нем на минуту, и вновь появляясь по близости главных рядов и красной палатки; затем повернул направо, полным галопом пронесся мимо целого войска татар, окаменевших на месте, и, наконец, направил свой бег к христианскому стану. Рекогносцировка была окончена. Сбиержховский вернулся во главе гусар, -- но из числа всадников четверть погибла.
Собесского позднее обвиняли в том, что он напрасно погубил эскадрон, посылая с этим отрядом на верную смерть одного из товарищей. В чем не обвиняли бедного короля? Жертва была, быть может, бесполезна; но она отвечала, несомненно, известной идее принятой в то время. Это была в своем роде военная хитрость нравственного порядка: способ показать врагу, с кем он имеет дело и что его ожидает.
Затем последовала главная атака, не имевшая примера в истории польских войн: 7000 гусар и кирасир, расставленных в шахматном порядке, прикрытые справа и слева отрядами польской и немецкой кавалерии, польских драгун графа Малиньи, брата королевы, отрядами императорских кирасир генералов Рабата п Дюневальда сразу ринулись на первые ряды турецкого войска. Между тем левое крыло и центр христианской армии под предводительством Карла Лотарингского и маршала Вальдека атаковали оттоманские отряды близ Гейлигенштадта и Деблинга, чтобы затем с тыла напасть на правое крыло Кара-Мустафы, тогда как польская пехота и артиллерия с помощью баварской пехоты приступала налево к окопам Вейнгауза.
Было пять часов. В шесть часов Собесский находился в центре турецкого лагеря. Без брони, по случаю жары, в одной шелковой куртке, он шел во главе своего эскадрона, как простой поручик. Турки бежали, оставив за собою 10 000 убитых и все свои доспехи. Несметное богатство: простым солдатам доставались пояса, украшенные бриллиантами, предназначавшиеся, вероятно, прекрасным жительницам Вены. Кара-Мустафа устроил себе здесь временный дворец с садами, фонтанами, беседками, с клетками для редких птиц. Видели даже страуса, погибшего во время бегства. Одну минуту королю показалось, что в его руки попало знамя Пророка; он поспешил отправить добычу папе, отказавшему прислать ему меч. Но это было только Зеленое знамя визиря: "Накибул-Эшреф" убежал с другим.
Никогда оттоманское владычество не смогло оправиться от нанесенного ему удара. Пехота Кара-Мустафы, из лучших янычар, осталась на месте; войско падишаха потеряло свои кадры, которых заменить было невозможно; остатки войска, вернувшись в Константинополь, принесли с собой элементы деморализации.
Христианским войскам был открыт доступ в Венгрию и Кроатию. Разбились железные оковы, сжимавшие эти несчастные страны более двухсот лет, после битвы при Варне (1444); венгры, кроаты, сербы и греки готовились друг за другом сбросить свои цепи и начать новую эру. Общее дело христианства и цивилизации было, наконец, спасено. Европа, как бы пробуждаясь от страшного сна, после долгого кошмара, могла вернуться к сознанию своих сил и получить уверенность в будущем.