Очнулся я оттого, что мама трясла меня за плечо и брызгала в лицо водой. А какой у неё был испуганный вид!
— Что случилось? — спросил я, переходя из положения лёжа на полу в положение сидя.
— С чего это ты залез в шкаф? — спросила в ответ мама. — Я хотела переодеть платье, открыла дверцу — и вдруг из шкафа вываливаешься ты и шлёпаешься на пол. Ох и испугалась же я! Сердце до сих пор колотится!
Мне нечего было сказать в своё оправдание. И тут я твёрдо решил собраться с силами и на две-три недельки стать образцовым мальчиком, каждый день аккуратно выполнять домашние задания. После такого испуга надо маму и порадовать немножко.
Сейчас в нашей школе все ребята помешались на рогатках. Да наверное, не в одной нашей, только в некоторых школах рогатку называют иначе — стрекалка. Из неё хорошо стрелять бумажными пульками. У нас в школе дело дошло до того, что даже у девчонок есть рогатки, даже у Тихого Океана, а ведь она в нашем классе самая-пресамая пай-девочка.
Перед последним уроком я прицелился в Тойво. Но когда спускал резинку, Тойво наклонился, пулька лишь слегка задела его затылок и — рикошетом от стены — угодила прямёхонько в нос Майре. Майре испугалась и вскочила со скамейки. И получилось очень кстати! В этот момент всем пришлось встать, потому что в класс вошёл учитель.
Я до того разошёлся, что стрельнул ещё разок. Учитель услышал, как стукнула пулька, и велел тому, кто выстрелил, выйти и подобрать её с пола. Учителя всегда так: если ты сам сознаешься в своём проступке, тебя назовут честным мальчиком и замечание тебе в дневник записано не будет. Поэтому я смело вышел и поднял пульку.
Но едва я сел на место, как выстрелил Аарне. Вот ведь недотёпа! Больше уже нельзя было стрелять.
Учитель велел мне немедленно подойти к нему с дневником. Я пытался объяснить учителю, что стрелял не я, что я честный ученик и проступков своих скрывать не стал бы, но учитель не захотел меня слушать. Велел подобрать с пола все бумажные пульки, даже те, которые лежали там ещё перед началом урока.
Аарне сидел на своём месте и усмехался.
«Ну, погоди! — подумал я, — после уроков я научу тебя уважать честность!»
Когда уроки кончились, я спрятался за столбом у ворот школы и стал поджидать Аарне. Собирался, как только он появится, показать ему «индейца». Но возле самых ворот учитель обогнал Аарне, а я из-за столба не заметил этого и с воинственным кличем прыгнул прямёхонько в учительские объятия.
Учитель спросил:
— Что случилось? Что за номер ты опять выкинул?
— Х-хотел н-нап… н-напугать Аарне.
Учитель оглянулся и сказал:
— Иди сюда, Аарне, ребёнок хочет тебя напугать.
Все так и прыснули, только мне было не до смеха. Но злости во мне тоже не было. Я чувствовал, что я жертва. Жертва несправедливости. И тут мне вспомнилось, что это благородно — страдать за других, за своих друзей. Это — самоотверженность. Только великие люди способны на такое. Я пошёл домой вместе с Аарне и постарался на него не злиться. Но дома я засомневался, можно ли такое страдание посчитать за настоящее.
В класс вошёл учитель и сообщил нам, что урока труда не будет, зато в четверг будет сразу два. Девочки станут делать бутерброды, а мальчики…
— …эти бутерброды съедят! — крикнул Председатель Колхоза.
Мальчики захохотали, Председатель Колхоза тоже смеялся.
Этот Председатель Колхоза — парень что надо! Он ничуть не обижается на нас за прозвище. Мы прозвали его так потому, что он собирается, когда вырастет, уехать в колхоз и стать там председателем.
В четверг девочки учились делать бутерброды и накрывать на стол, а мы мастерили щётки. У Тойво отец мастер по щёткам, он нам показывал, как пучки из капроновой щетины просовывать в дырки и закреплять на дощечке проволокой. Это проще простого. Щётки у всех получились на славу, и нас похвалили. Учитель сказал, что теперь нам будет чем оттирать с рук чернильные пятна.
Я рассмотрел щётку Председателя Колхоза. Две-три проволочки на ней были слабо затянуты.
— Тебя-то зря похвалили, — сказал я и легонько толкнул его в бок.
— Мне щётка не понадобится, у меня руки всегда чистые, — отпарировал он и, в свою очередь, толкнул меня.
Тогда я снова дал ему тумака, а он — мне, но он двинул меня так сильно, что я слетел со скамейки.
Отец нашего Тойво увидел это и сделал Председателю Колхоза замечание.
— Зачем же ты толкаешься!