— И вообще, Лиз… я как-то тоже сомневаюсь, что манерный педик способен на такое. Голубые — они же хуже девочек-подростков, честное слово…
— Знаешь, Джефф… я не думаю, что всякие там манерные педики должны творить все, что им только заблагорассудится. Дело даже не в том, что он преступник… в том лишь, что О’Нил открыто заявил мне о своем превосходстве. Какой-то смазливый хаслер… да это почти оскорбление!
Действительно, это было оскорблением. И вообще, попранием ее компетентности.
— Но этот смазливый хаслер до сих пор на свободе. И, как я понимаю, прекрасно себя чувствует. Странно, не правда ли? — к концу фразы в голосе Джеффа проступил неприкрытый сарказм.
— Я тебя поняла, Джефф.
— Зная тебя, Лиз, от того, что ты поняла, толку особого нет.
— Действительно. Тем более, что я уже доехала до Бриджит.
— Главное помни — не заиграйся в Шерлока Холмса. Не с такими людьми резаться в эти игры.
— Ой, всё, Нортон, я поняла. Только не надо этих твоих проповедей, умоляю…
Отправив Нортона «попрыгать с кенгуру», Лиз направилась к главному входу «Мятной Полуночи».
Мэтт — великовозрастный мужлан в футболке с изображением группы The Slayer — весело отсалютовал мокрым стаканом, чуть его не выронив.
— Хей, мисс Хаммонд! Все разыскиваете у нас в баре плохих парней?
— Одного и того же плохого парня, Мэтт. Миссис Фонтэйн здесь?
— А красный кабриолет у входа разве не вещдок? Да здесь она, минут сорок назад прикатила, — он на манеру пистолета приставил к виску два пальца и на редкость топорно изобразил суицидальную пантомиму. — Нет, не врубаюсь я, в какое время суток она спит!
— Она у себя?
— Ага, — с крайне сосредоточенным видом Мэтт разглядывал стаканы, замерев с помятым полотенцем в руке. — Дорогу помнишь, да? Только осторожнее: она там нервная какая-то. Меня как бы здесь и нет — Бридж послала, далеко и надолго.
— Понятно.
Поднявшись на второй этаж, Лиз уже привычно прошла в конец коридора и замерла возле лакированной двери, из-за которой доносились невнятные голоса. Чуть нахмурившись, она постучала.
— Да, — послышался усталый голос Бриджит. Войдя в кабинет, Лиз тут же оказалась под прицелом ее ироничного взгляда.
— Элизабет. Не то чтобы сюрприз.
— Добрый день, миссис Фонтэйн. Я к вам по поводу…
— Не трудитесь, — послышался со стороны окна отдаленно знакомый гортанный тенор. — Кому, как не мне знать, кто является объектом вашего пристального внимания?
Покрасневшие глаза холодно взирали на следователя из под светлой челки, чуть вьющейся от влажности.
— О’Нил.
— Он самый, мисс Хаммонд. С нетерпением ждет, когда вы оставите его в покое.
В груди Лиз словно бы сжалась тугая пружина. Почему-то вспомнился синяк, не так давно желтеющий на смазливой физиономии Альфреда. И захотелось сжав руку в кулак, изо всех сил ударить по тому же месту. За это непроницаемо-надменное выражение лица. За холодные глаза неестественного оттенка. За откровение этих глаз, за абсолютную недоказуемость этого откровения.
— Я оставлю тебя в покое только тогда, когда ты пойдешь по статье, О’Нил. На раскрываемость я не жалуюсь! — она никогда до этого дня не позволяла себе повышать голос на постороннего по сути человека. Но эта белесая моль делала с ней что-то непонятное, одним своим видом внушая неприязнь ко всему роду мужскому.
— Плевать я хотел на вашу раскрываемость, — сухо отозвался Альфред, скрещивая тонкие руки на груди.
«У него запястье не толще моего…» — непонятно к чему подумала Лиз.
— Ты не мог не оставить совсем никаких следов. Однажды я найду зацепку, и тогда…
— … я пойду по статье, — скучающе закончил он. — О, ужасно. Но времени у вас, мисс Хаммонд, до конца текущей недели. А потом я со своими кровавыми помыслами окажусь вне вашей юрисдикции.
— Откуда тебе знать? — зло поинтересовалась Лиз. Пружина в грудной клетке готова была вот-вот распрямиться.
— А это, мисс Хаммонд, уже по моей части, — послышался сзади на редкость любезный голос. Лиз обернулась, и звон пружинки сменился с разъяренного на опасливый. Пронзительный взгляд светло-карих, практически желтых глаз не вязался с простецкой улыбочкой и не внушал ничего хорошего.
10 сентября, 2002 год
Будучи привлекательной и, как следствие, самоуверенной девушкой, Пейдж Уилсон привыкла купаться в мужском внимании. И отклонение от этой нормы действовало на нее несколько удручающе.
Винсент Блэкстоун свалился на голову ее брату шесть лет назад. Замашки нувориша, патологическая непереносимость галстуков, полная заковыристых эвфемизмов речь, ехидная ухмылка, взгляд наркомана и юмор гробовщика — априори записав сына «того самого Оливера Блэкстоуна» в уважаемые люди, консервативный Пол был в вежливом шоке от столь… эксцентричного парня. Однако, у Винса была еще одна особенность — располагать к себе подавляющее большинство людей. Пол и сам не заметил, как этот вульгарный англичанин стал его лучшим другом; Пейдж же и вовсе втрескалась восемнадцать слов спустя после знакомства.
По мнению Пейдж, у Винсента был только один недостаток — он безукоризненно выдерживал их отношения в рамках дружеских. В то время как она прикидывала, насколько хорошо звучит «миссис Пейдж Алисия Блэкстоун», ему было абсолютно всё равно, насколько глубокое декольте у ее кофточек, как, собственно, и на формы, этими кофточками скрываемые.
Навязываться самовлюбленная мисс Уилсон считала ниже своего достоинства. И теперь ей самой это казалось ошибкой. Два года назад Винс уехал (был сослан Полом) в Сан-Франциско. Вернулся он примерно через четыре месяца, задержавшись там в два раза дольше, чем предполагалось. Пейдж не могла не отметить в нем целый ряд перемен, доступных только женскому взгляду. Отстраненность, мрачность. Всё это следовало за мыслями, буквально написанными на лице Блэкстоуна жирной масляной краской, мыслями о ком-то…
И вот теперь, как только ей начало казаться, что их отношения сдвигаются с мертвой точки, снова этот проклятый город на заливе. Снова таинственная особа, которая плотно оккупировала мысли Винса.
Нужно было срочно что-то делать. И именно поэтому, свалив всю работу на многострадальные плечи брата, Пейдж сейчас ехала по Голд-стрит в сторону высотного здания, в котором, насколько она знала, была квартира Винса.
Чутким сном я не отличался, но сегодня, видимо, решил изменить привычке дрыхнуть без задних ног. Сквозь сон до меня донесся мелодичный перезвон дверного звонка. Винсент с осторожностью профессионального карманника и медлительностью улитки выскользнул из-под моей руки и поплелся открывать. Надо бы съязвить что-нибудь… Увы, желание спать перебороло даже эту потребность.
— Сюрприз! — послышался звонкий женский голосок.
Сон как рукой сняло. Это еще что за музыкальная заставка? Я резко сел, прислушиваясь.
— А… Пейдж? — удивленно спросил Винс. Дверь закрылась — вот черт, неужели оно все-таки не ошиблось адресом?
— Что… что ты здесь делаешь?
Мямлящий Блэкстоун?! С неохотой выползаю из под одеяла и принимаюсь за поиски джинсов — я должен это увидеть!
— Он еще спрашивает! — голос стал громче и отчетливее. Видимо, существо по имени Пейдж уже перебралось в гостиную. — Я уже забыла, как ты выглядишь! Что ты вообще здесь потерял?
Типа, невзначай поинтересовалась. И мне это «невзначай» не нравится.
— Ну… Пейдж, у меня здесь… эм… дела…
Дела, значит. Дела!
— Да какие у тебя здесь могут быть дела? Слушай, если ты из-за Пола, то я всё уладила. Так что, Блэкстоун, с тебя обед в ресторане! — девушка засмеялась тем грудным смехом, который почему-то считается женщинами загадочным и преисполненным очарования. По мне, так если бы у лошадей случались приступы астмы, звук был бы похожий.
Мне это очень не нравится. Нет, скорее, меня это бесит. Раздраженно поморщившись, решительно направляюсь в гостиную.