— Это был он, да? И тогда… Всё это время… — ошарашено проговорила Пейдж.
— Какое это имеет значение? — рассеянно ероша и без того напоминающие воронье гнездо волосы, Винс встал.
— Да, действительно… — ее голос предательски задрожал. — Мне всего лишь предпочли какого-то тощего пацана!
— Оставь ты его в покое! Пейдж… у меня складывается впечатление, что на следующие выходные была назначена наша свадьба, — было видно, что он изо всех сил пытается остаться в рамках приличия.
— Блэкстоун, ты скотина, — тушь потекла окончательно и бесповоротно. — Ты же знал… твою мать, да всё ты прекрасно понимал! Но никогда не давал мне понять, что это не… Да ты же всегда вел себя так, словно бы я… и мое отношение к тебе — это в порядке вещей!
— Пейдж… — Винс попытался положить ей руку на плечо, но Пейдж шарахнулась от него как от прокаженного.
— Что «Пейдж»? Что ты еще можешь мне сказать?! «Ах, прости, Пейдж, детка, я гребаный гомик, а ты и твои чувства здесь не к месту»?! Спасибо, я и так уже поняла! Можешь трахать своего нэнси-боя и дальше! Всего хорошего!
От души хлопнув дверью кухни, Пейдж торопливо прошла в прихожую и замерла у зеркала. Лицо пошло красными пятнами, губы дрожали, а макияж годился теперь лишь для того, чтобы пародировать Элиса Купера.
— Держи, — Пейдж тупо уставилась на Альфреда. Потом всё же превозмогла гордость и взяла протянутую салфетку.
— Спасибо, — она отметила, что голосовые связки не оценили комплексных упражнений в кухне, и теперь голос приобрел алкоголическую мелодичность. — Очень мило с твоей стороны, — она принялась вытирать подтеки туши, стараясь не размазать ее по всему лицу.
— Некрасиво получилось.
— Уж извини, тушь не водостойкая, — мрачно отозвалась Пейдж.
— Я не это имел в виду.
— Ты имел в виду одного безответственного, эгоистичного придурка.
Альфред хмуро кивнул. С наморщенным лбом и серьезным, мрачным взглядом он выглядел старше лет на пять.
— Сколько тебе лет? — сама не зная, зачем, поинтересовалась Пейдж.
— Девятнадцать… — тут он мотнул головой. — Нет, сегодня уже двадцать.
— Ну… поздравляю.
Осознавая всю абсурдность ситуации, Пейдж направилась к выходу.
— Не с чем, — было последнее, что она услышала.
— Она ушла, — сообщил я, когда Винс вернулся в гостиную. Кофе, судя по всему, был благополучно забыт.
— Я догадался. Пейдж всё делает довольно громко.
— А ты всё делаешь довольно бездарно. Вот, только что упустил свой шанс на семейное счастье.
— Избавь от такого счастья. Я думал, она меня чем-нибудь приложит.
— Толку-то? — я словно бы вернулся на полтора года назад, ощущая к нему уже давно забытую враждебность, словно и не было другого чувства.
Разумеется, Винс это заметил и напрягся.
— Слушай, я понимаю, как это выглядело со стороны… но…
— Твои оправдания нужны были мисс Уилсон, а мне они без надобности.
— Тогда в чём дело?!
Я отвел взгляд.
— Ни в чём. Забудь, всё равно не поймешь. Не понял, не заметил, не принял всерьез… Для тебя же это обычное дело.
И ведь понимаю, что слишком бурно реагирую. Сам же и пожалею потом, что вел себя как истеричная девица, но…
Но это омерзительно — то, как он поступил с Пейдж. Никогда не поверю, что психиатр-параноик не понимает, как к нему относятся всякие экзальтированные девицы, имеющие привычку довольно толсто намекать о своих чувствах. Но это же Блэкстоун, мать его. Какая разница, что там творится на душе у жалких, ненужных ему людишек?
— Успокоился?
Он зашел мне за спину и осторожно провел рукой по моим волосам. Ага, нашел дурочку.
— Визуальная инверсия в сочетании с физическим контактом? Уволь, на меня твои штучки не действуют.
— Не понимаю, о чём ты! — наклоняется ближе, обнимает, явно приметившись поцеловать. Отпихиваю его и невозмутимо комментирую:
— Нет уж, Блэкстоун. Перенаправить конфликтоген в горизонтальную плоскость тоже не получится.
— И что ты предлагаешь?
— А я тебе не мать, не психотерапевт и не секс по телефону, чтобы говорить, что тебе думать и делать. Хоть об стен убейся, но пусть это будет на твоей совести.
Винсент прошел к креслу и замер возле него, глядя на меня со смесью паники и раздражения.
— Черт возьми, Алфи… Что у тебя за дерьмовый характер? — требовательно поинтересовался он.
— В твоем возрасте вредно так волноваться, Блэкстоун, это во-первых, — тридцать два — это, допустим, не много. Но мне-то всего двадцать, а познается все в сравнении. — У меня охренительный характер! Это во-вторых.
— О да, охренительный! Стою и охреневаю! — Винс с остервенением провел рукой по волосам. — Ну что опять не так?!
— А что, всегда должно быть «так»? Если да, то заведи-ка ты себе хомячка… Хотя, нет, — эти слова я уже цедил сквозь зубы, — для тебя даже хомячок был бы непосильной ношей! С ума сойти, как я вообще мог доверить свою судьбу подобному кретину?!
— С какого потолка ты притянул столь мудрое изречение? — у него действительно обиженный вид. Прямо сама невинность.
— А твои поступки — уже не повод?
— Да какие поступки? Пейдж — никак не милая девочка с ранимой душой. То, что ты видел, — не более чем столь любимый женщинами театр одного актера!
— Еще скажи, что ты решил подыграть!
— Нет, почему же? — за этот невозмутимый тон мне впору его возненавидеть. — Наоборот, я не утруждал себя этим. Да и вообще, к чему переливать из пустого в порожнее? Пейдж без меня не пропадет, уж в этом можешь быть уверен…
— Я тоже без тебя не пропаду.
С твердым намерением уйти я встал, тут же чувствуя хватку его ладони у себя на запястье.
— Алфи… если бы я вообще понимал, что ты пытаешься мне доказать, то…
— …доказал бы обратное, — закончил я скучающе. — Не такой уж ты и загадочный. Пусти!
— Не пущу. Можешь нести ахинею и дальше, но я тебя никуда не отпущу.
— Да, конечно! — воскликнул я сердечным голосом. Выдернув-таки руку, все же остаюсь на месте. — Я несу ахинею! Нет-нет — ересь! Всуе имя Блэкстоуна поминаю, ага.
— Успокойся или объясни хотя бы, в чём суть претензии?
— В том лишь, что ты не способен нести ответственность даже за себя самого, уж не то что за другого человека, — я отстраненно наблюдал за тем, как он нервно переминается с ноги на ногу. — И прекрасно знаешь это, разве нет?
— Я не вижу повода, из-за которого ты все это мне говоришь, — его глаза утратили красивый коньячный оттенок, темнея от злости. — Я не давал тебе этого повода!
— Вот-вот, именно так. Ты ничего не делал и ничего не говорил… — как обычно. Святой Винсент. — Только вот одним чудным летним днем зачем-то полез языком мне в рот.
— Вот ведь… при чём здесь это?
— Да ни при чём. Это вообще не играет никакой роли.
Приблизившись, Винс положил мне руки на плечи, склоняясь так близко, как только мог; позволяя заблудиться в глубине его полубезумных глаз, с головой погрузиться в красноватый отлив темных радужек.
— Тогда скажи мне… — его губы почти касаются моих, в буквальном смысле позволяя ощущать каждое произнесенное им слово, — скажи… почему, как ты считаешь, я чуть ли не на аркане тащил тебя в свою квартиру, в свою постель… в свою жизнь, в конце-то концов?!
Чем длиннее становятся произносимые им предложения, тем сильнее я ощущаю, как возвращается влечение к нему, совершенно ненужное и неуместное сейчас. Однако, я тоже не так-то прост.
— Для декора? — полушепотом предположил я. У Винса такой взгляд, словно бы он готов ударить меня.
— Поболтать и потрахаться, так что ли?
— А почему бы и нет?
— Да не тот я человек, пойми… — он делает попытку обнять меня, но я вовремя вырываюсь, понимая, что не выдержу этого.
— Значит, нет? — я с сомнением покачал головой. — Раз уж ты не считаешь это просто взаимовыгодным интимом… Тогда ты скажи мне… прямо здесь и сейчас: кто я для тебя?