Как обычно, резкая смена эмоций. Вместо злости на его лице теперь растерянность.
— Я не знаю, что тебе ответить, Алфи… Я просто не знаю.
У меня еще была надежда — да-да, надежда, эта сентиментальная сволочь, чей забитый лопатой труп продолжает красноречиво бередить оставленные ею раны. Но это было самое худшее, что Винс мог ответить.
— Ты не знаешь. Очень мило.
К горлу подкатил мерзкий сухой ком. Ты что, О’Нил, реветь вздумал? Нет уж. Желая избежать подобного позора, я торопливо направляюсь в коридор.
— Нет, я прошу тебя… Кому нужны эти сцены, давай нормально поговорим! — он снова попытался приобнять меня, но я шарахнулся в сторону, чувствуя, что моей выдержки, моих душевных сил — меня всего — на это не хватит.
— Спасибо, поговорили уже.
— Алфи, не делай того, о чём мы оба будем жалеть…
— Я жалею и буду жалеть лишь о трех вещах: я приехал не в тот город, сделал не тот выбор и полюбил не того человека.
У него выражение лица словно у беспомощного ребенка. В глубине души он со мной согласен, я вижу это. Я это знаю.
Вот ведь черт… Я и не думал, что в день рождения бывает что-то хуже, чем «Happy Birthday». Ненавижу праздники.
— Я всё еще не советую тебе это делать, — насмешливо сообщил Хосе, слезящимися от сигарного дыма глазами глядя на раздраженного Джейка.
— Не пойти ли тебе на хуй со своими советами? — огрызнулся тот, тоже закуривая. — Лучше скажи по существу.
— Допустим, отказать я не могу. Нравишься ты мне, — Гонсалес противно оскалился. Он, разумеется, паясничал, но Джейка все равно передернуло. — Но я считаю это очень опрометчивым поступком и предпочел бы не иметь ко всему этому никакого отношения.
— Тогда почему же ты согласен?
— Ну… хотя бы потому, что мне интересно, чем это закончится. И учти: спасаться от праведного гнева Сэма будешь сам, я под этот гребаный танк не полезу.
— Я же тебе объясняю: скорее всего, если все пойдет так, как нужно мне, то…
— И от Блэкстоуна тоже.
— Блэкстоун, Блэкстоун… Достали вы со своим Блэкстоуном! — разозлился Джейк. — Он здесь по сути вообще никто, зато говорят о нём везде!
— У Блэкстоуна есть имя, ему хватает. Еще у него есть Верджер — непререкаемый авторитет. Главное, что тебе следует понять: Блэкстоун и Верджер — это как та песня, из которой слов не выкинешь.
Джейк изо всех сил ударил кулаком об стену. После чего задумчиво воззрился на свою руку — костяшки указательного и среднего пальца распрощались с кожей и уже начинали вяло сочиться кровью.
— Послушай, Джейк, — осторожно начал Хосе, — я что, по-твоему, совсем идиот? За последние два месяца ты так резко сменил предпочтения — только мальчики и только блондины. К чему бы это, интересно?
— Какое тебе дело до того, с кем я сплю?!
— Ты сам не свой после того, как встретил в борделе этого Фредди…
— Альфред. Его зовут Альфред, — сквозь зубы поправил он.
— Да как знаешь! — отмахнулся Хосе. — Всего лишь смазливый пацан.
«Еще не поздно послушать Гонсалеса… Он ведь прав, черт его дери. Это такой риск. Стоукс того не стоит!»
Увы, здравый смысл никогда не был сильной стороной Форестера. «Стоит. Стоит!» — тут же отвечало подсознание.
Это же Альфред Стоукс. Немногие задачи могут оказаться сложнее, чем добиться его снова. И плевать, каким способом это будет выполнено. Но будет.
«Будет, так или иначе».
— Гонсалес, я не понял: твой треп мне принимать за согласие?
Хосе откинулся на спинку стула и с ехиднейшим видом прищелкнул языком.
— О’кей, Форестер. Я в игре. А теперь посвяти меня в свой гениальный план.
— Знаешь, ты сейчас неправ! — я мрачно уставился на телефон — тот самый, который звонит раз в триста лет, а теперь еще и заговорил язвительным блэкстоуновским баритоном. — Я бы мог назвать тебе одну тысячу триста пятьдесят восемь причин, почему именно, но не стану этого делать, дабы не ущемлять твое юное эго!..
Боже, Блэкстоун, заткнись. Ты нелеп. Определенно нелеп. Да! И я убеждаю вовсе не себя, а…
Эм, а кого тогда? Свое юное эго, что ли? Дожили…
— Твою ма-а-ать! — простонал я, принимаясь биться затылком о спинку кровати. — Блэки, ты такой умный, я балдею!
— … и почему бы, черт тебя дери, не взять трубку? Я прекрасно знаю, что ты валяешься на кровати и издеваешься!..
— Экстрасенс хренов, — удивленно прокомментировал я, приложившись еще сильнее.
— … и вообще, знаешь, меня заебал этот монолог!
Иди ты, Винсент Джерард, далеко и надолго. С этой мыслью я повернулся на бок, сдувая упавшую на глаза короткую прядку волос. Один маразматик отстриг перочинным ножиком. «На удачу!» — говорит… Проклятье… Даже моя прическа напоминает о нём!
Конечно же, я пришел к себе на квартиру. А куда я еще мог пойти? Пришел, попил виски с колой из зеленой фаянсовой кружечки, похандрил немного, вздремнул часика на четыре; встал помятый, бледный и еще более озлобленный на нашу затраханную цивилизацию и отдельных ее представителей, а также на тот факт, что я хочу обратно к Винсу. Я хочу сейчас быть с ним, обнимать его, целовать, говорить присущую случаю ерунду. Но вместо этого лежу здесь, злюсь на него, а также на себя и это предательское желание. Любовь… Я думаю, что это то чувство, когда человека хочет не только твое тело, но и то, что люди зовут душой. Чувства там, разум… не знаю я. Пусть будет душа, хрен с ним, с этим агностицизмом. Люблю я Блэкстоуна. Люблю, какой бы скотиной он ни был.
Некоторое время спустя телефон снова зазвонил. Я подпер голову рукой и с любопытством стал ждать звукового сигнала.
— Послушай меня, блондинчик, — дождался, ха! — Если бы мне кто-то заявил, что у меня появится малолетний полюбовник, которого я буду доставать по телефону, то я бы посоветовал этому шутнику направить свою буйную фантазию в другое русло. Но реальность такова, что я тебе уже полдня названиваю! А посему оцени мое покаяние и вали домой!
Полюбовник?! Домой?! Ну надо же, да он меняет приоритеты прямо-таки на глазах! Кошмар, как женское вмешательство ломает личность!
И, тем не менее, на губах у меня постепенно расплывалась эта дурацкая ухмылка влюбленной школьницы…
Прежде чем я снова вернулся к самобичеванию с участием спинки кровати, в кармане джинсов зазвонил телефон. Винс развлекается с автоответчиком, Шон уже звонил, даже Бриджит не преминула наговорить всяческих пошлостей с претензией на поздравления…
— О, черт, — я оторопело уставился на экран. Ну и денек, а? Нервно хмыкнув, я вдохнул поглубже и ответил на вызов. — Привет, Тори.
— Кхм… привет, — послышался в динамиках тихий голос Викторио. — Я всё же решил позвонить… С днем рождения.
— Спасибо, — чувствую себя последней мразью. Неловкой мразью.
— Как дела? Я уже так давно тебя не видел…
— Ну, я бы не сказал, что у нас осталось так много точек соприкосновения.
— Ты не появлялся в «Полуночи» с тех пор, как ушел с работы.
«С тех пор, как ушел к Винсенту», — так это звучит. Да так оно и есть.
— Я там был раз или два, — правда был. С Шоном и Фин. А Винса туда не затащишь, не действовала даже угроза переспать со всеми симпатичными парнями, которые только попадутся на моем тернистом пути. Собственно, его психопатическое величество соизволили мило улыбнуться, вручить мне упаковку презервативов и поцеловать в лоб, после чего посоветовали организовать очередь под запись, а также ближайшие пару дней не показываться ему на глаза. Ха-ха. Охренительно смешно.
Словно бы услышав мои мысли, Тори смеется.
— Точки соприкосновения… Если начистоту, Алфи, то у нас их вообще нет. Я прав?
— Да, — я в некотором ступоре из-за его внезапной прозорливости. — Ты прав, пожалуй.
— Мне никогда не понять, чем акварельная мазня отличается от масляной, я никогда бы не смог поступить в UCSF, и словарный запас у меня в десять раз меньше, чем у тебя. Да, я не Блэкстоун, да, мне до него расти, расти и никогда не дорасти. Одно «но», дорогой мой… Он никогда не будет относиться к тебе так, как отношусь я. Он никогда не будет готов на все ради тебя, как готов я. Он никогда, черт возьми, не будет любить тебя так, как люблю я! — он порывисто вдыхает — звук, похожий на жадный глоток никотина, который словно бы оседает у меня на языке противной, вяжущей горечью. — Ты, блядь, на части разваливался, когда он так вот просто взял и уехал. Ни объяснений, ни прощаний — к чему все эти розовые сопли, они же для дайков и ванильных педиков!.. — его голос скакнул вверх на добрую октаву.