В плюшевой гостиной должна была состояться театрально-музыкальная часть, там всё было устроено очень просто: сцена для выступающих, императорская ложа на возвышении, а все ряды сидений для прочей публики расставлены обычным для театров способом, параллельно сцене.
А в цветочной, сказали, накроют ужин для участников. Опять ажитация! Ужин в присутствии государыни императрицы!
Пуще того — ужин в присутствии молодых людей.
Из ряда вон…
Воскресенье было наполнено мандражом. С утра вся гимназия пребывала в состоянии повышенной нервозности, персонал носился, доделывая какие-то мелкие, но до чрезвычайности важные дела. В сотый раз вытиралась пыль и наводился лоск в самых немыслимых местах вроде кладовок — а вдруг-де государыня императрица решит пройтись по подсобным помещениям с внеплановой проверкой? Воспитанницы повторяли роли, примеряли бутафорские колье, шаркали по паркету в воображаемых танцах и обсуждали — как оно всё будет?
Посетителей в старших отделениях с утра практически не было, все, кто наведывался в гости регулярно, давно были приглашены на вечер (строго по именным билетам) — и, конечно, не желали упустить шанса поприсутствовать на мероприятии, где будет сама императрица и некоторые особы из высшего света. Утром в цветочной гостиной сидели разве что пятнашки, надутые по поводу несправедливой судьбы и высчитывающие, кого через какое время (по исполнении шестнадцати лет) осенит такое счастье — быть допущенными в этот сияющий мир.
Обеденную прогулку сократили до часа, после чего сразу подали чай, поскольку позже кухня будет занята приготовлением большого торжественного ужина, для чего из Строгановской усадьбы был привлечён целый отряд поварских помощников. Накал ожидания достиг своего предела.
После чая все классы, не попадающие на вечер, повезли в цирк, а старшие начали наряжаться, прихорашиваться, и выступать перед зеркалами в полном параде. Тринадцатилетняя Настенька Киселёва, участвующая в нашем спектакле и потому допущенная до высших сфер, сидела рядом с сестрой как большеглазая мышка.
Без четверти пять нас направили в театральную комнату позади плюшевой гостиной, откуда мы должны были поочерёдно выходить для выступлений и только потом, сняв всякий реквизит, если таковой имелся, занимать свои места в зале. Спускались мы по дальней лестнице, которая рядом с госпиталем, потому что с парадного входа уже прибывали гости.
25. ВЕЧЕР РАЗГОНЯЕТСЯ
ОТСЧЁТ НА СЕКУНДЫ
Я до сих пор ощущала некоторую отчуждённость от этого мира и смотрела на всё происходящее с любопытством исследователя, но воспитанницы, в особенности шестнашки и семнашки, для которых это был первый подобный вечер, пришли в чрезвычайное волнение, глаза их блестели, а движения сделались порывистыми, и как бы девочки не старались скрыть своё смятение, оно всё равно прорывалось.
Дверей из театральной, которую иногда называли ещё прогонной, а иногда — реквизиторской, выходило три: одна в коридор и две на сцену — за правую кулису и за левую. Неугомонная Рита Малявцева тут же прокралась к занавесу и разглядела в специальную сеточку, что они уже пришли!
Кто «они» — понятно, да? Мальчики, конечно же.
— С морского! — принесла Рита восторженную новость. — Уже садятся!
Как минимум половина гимназисток (что характерно, в основном младших) немедленно захотела посмотреть на потенциальных кавалеров! Составилась очередь, из которой барышни поочерёдно ныряли за кулисы, а возвращаясь, сообщали всем о своих наблюдениях.
Гардемаринов приехало чуть больше тридцати человек. Шестнашки начали обсуждать эту новость, ревниво поглядывая на четвёртое отделение. Мне было смешно, что они боятся остаться без кавалера. Очевидно же, что в местной сложной кухне таких проколов не бывает.
— Успокойтесь, — строго одёрнула их одна из старших «медичек», — значит, будут приглашённые не из училища.
Мы с Марусей переглянулись, она многозначительно приподняла брови, явно намекая на «репутационные списки» и матримониальную политику дирекции, которые мы обсуждали совсем недавно.
— А там какой-то распорядитель ходит! — принесла ещё одну новость очередная подглядывательница. — Такой важный дядька!
Тут мне тоже стало интересно, и я пошла за кулисы, благо поток желающих иссяк. Распорядитель, действительно, был. Высокий, худощавый, очень серьёзный мужчина в чёрном фраке с белой подколотой к лацкану розой. Подтянутых гардемаринов в белых кителях с золотыми поясами и золотыми же пуговицами он уже рассадил, и теперь занимался последними прибывающими гостями, размещая их в одном ему известном порядке.