-Золотце, золотце, это... твое?
-В смысле?
Не поняла отупевшая от всей недавней чехарды девочка.
-Это ты написала? Ты?
Он выглядел слишком потешно. Вспотел, сморщился, да и листок держал в руке словно драгоценность. Маша прыснула смехом, зажала себе рот обеими ладонями, вскочила, опять села, и не удержавшись, залилась громким хохотом.
-Ой, я не могу! Не могу! Нет...
-?
-Не поэт ли я? Я?
-?
-Я поэт, зовусь Незнайка. От меня вам - балалайка.
Илья Ильич погрустнел. Осторожно положил листик обратно на стол. Смущенно отвернулся. Но Маша угомониться не могла, продолжала взвизгивать, чуть не лопаясь.
-Нет, умора какая. Я и стишки? Обалдеть! Дед, ну ты даешь!
Илья Ильич вышел. Обиделся что ли? Почему?
Глава третья.
Стали дед с внучкой жить-поживать...
Они столкнулись в прихожей, нос к носу. Дед натягивал неизменное пальто. Маша осведомилась.
-А ты куда?
Илья Ильич ответил степенно.
-Перед тобой группа моральной поддержки. Думаешь, не понадобится?
Маша посмотрела на него внимательнее. Пожала плечами. Ей все еще казалось, что дед человек не вполне свой. Мама - дело совсем иное. Роднее и ближе нее у Маши никого нет, в целом мире. А дед? Только что обретенный? Кто он? Илья Ильич улыбнулся. Если у кого и есть изумительные зубы, так это у него. Белые, ровные, один к одному. Можно соревнование между ним и Анной Леонтьевной устроить.
-Сколько тебе лет?
Спросила девочка непоследовательно. Илья Ильич сморщился, ссутулился и зашамкал с беспомощным видом.
-Дык и не помню уже, золотце. Надысь казалось, что сто. А ныне думаю, что поболе будет, поболе.
Маша покатилась с хохоту. Уж больно уморительным был контраст. Илья Ильич выпрямился, стер с лица глуповатое выражение, вздохнул.
-А если быть серьезным, Машенька, то дед тебе достался очень даже не старый. Пока. Еще. Не так давно мне стукнуло пятьдесят восемь. Нагло вру. Совсем скоро повзрослею на год.
-Сколько же это будет? Пятьдесят восемь плюс один?
-Понятия не имею. В математике не силен.
-Ха!
Дед выглядел честным на сто пятьдесят процентов. Маша спросила задумчиво.
-Но ты ведь уже на пенсии?
-Значит, заслужил.
Отшутился Илья Ильич. От любых вопросов, касающихся его работы, он старательно увиливал.
-Я думала ты намного старше.
Честно выпалила внучка.
-В комнату вошла пожилая женщина двадцати шести лет.
-Что?
-Цитата из юного Тургенева. В твоих глазах, все, кому за сорок - едва ли не развалины. О, жестокая молодость. Ну, ничего, доживешь до моих лет, будешь девочкой скакать! Точно тебе говорю. Наука на месте не стоит. Кремы. Витамины. Массаж. Диета. Что смеешься? Истину глаголю.
-Ха!
-Увы, в одном ты права, дорогая. Я, действительно выгляжу старше. Чуть-чуть! На шестьдесят и ни цента сверху.
Маша нагнулась, застегнуть ботинки. Блин. Опять! Молнию заело. Ни туда, ни сюда. Она старательно дергала неподатливый замок. Дохлый номер.
-Что там?
Дед как-то слишком быстро, просто жутко быстро, присел.
-Дай ногу.
Маша, ошеломленная скоростью его движения, впала в прострацию, замерла точно ленивая пони, которую кузнец осматривает.
-Ага.
Что-то треснуло. Молния застегнулась как порядочная. Дед плавно и неторопливо выпрямился. Сказал невозмутимо.
-На сегодня сойдет.
Маша продолжала пребывать в некотором ошеломлении. Смотрела то на Илью Ильича, то на ботинок. Дед причины ее ступора не отгадал, высказался по другому поводу.
-Дрянь. Надо поменять.
-Молнию?
Уточнила принявшаяся за второй ботинок девочка.
-Обувь. И кеды у тебя ужасные. В таких заниматься нельзя. Не обижайся, птенчик. Это не твоя вина. И не Леночкина. Просто безденежье. Я знаю, что мама у тебя заботливая.
-Откуда?
Почти зло перебила Маша. Сегодня ее кидало из крайности в крайность. Дед сердитый тон нервного подростка проигнорировал. Вдумчиво перечислил. Старательно поясняя.
-Ты здоровый, чистоплотный ребенок. Это раз. Такие девочки у равнодушных к потомству распустех не водятся. Твоя коса - это два - лучшая рекомендация Леночке. Стала бы ленивая мама возиться с такой красотой? Не в жизнь. Мыть, заплетать? Искать себе лишние сложности? Сделать дитятку короткую стрижку. И нет проблем. А тут - вон какое богатство. Леночку ты очень любишь. Это три. Заботишься о ней. Хочешь защитить. Сие называется обратный перенос. Дети выдают родителям полный набор тех эмоций, которые вкладывали в них. Иными словами, если дитя гоняли тапком, чтобы оно не мешало уткнуться в телевизор. Если с ребенком не ходили на катки и в кукольные театры. Не клеили с чадом возлюбленным вместе, подчеркиваю - вместе - елочные игрушки. Если бесконечно орали и обзывали карапуза. Дите начнет хамить само, через малое время. Вот только капельку подрастет. Смотрю я на тебя, золотко, и выношу вердикт: мама из Лены получилась - высший класс.
Маша кивнула вместо согласия. Решив про себя позже хорошенько обдумать тот ворох сведений, который вывалил дед.
-По коням.
Илья Ильич повернулся к девочке. Сунул руку во внутренний карман болоньевого пальто. Вдруг вытащил вторую связку ключей. (Первая уже торчала в замке.) С умопомрачительной красоты брелоком - серебристого цвета барашек изгибал голову, то ли бодаясь, то ли озоруя.
-Кстати. Вот твой комплект. Давно приготовил. На всякий случай. Вдруг приедешь, а меня не застанешь. Чтобы в подъезде не стоять, не мерзнуть. Решил тебе вручить. Думал, будет подарок для гостьи. А вышло - ключи для хозяйки.
-Скажешь тоже.
-Уже сказал. Нравятся?
-Спасибо. Я бебека, я мемека, я медведя забодал.
Процитировала Маша стишок из детской книжки. На подобные глупые строчки ее нелюбовь к поэзии не распространялась. Добавила вопросительно.
-А почему именно барашек. Случайно, или с намеком?
-С каким, прости?
-Я же овен, дед. У меня день рождения послезавтра. Семнадцатого апреля.
-Врешь.
-Еще чего.
-Врешь.
-Нет.
-Вернемся, предъявишь документ, доказывающий, что ты не дуришь мне голову.
-С какой стати?
-Подлизываешься, например. К бедному старику, рожденному девятнадцатого апреля.
-Вот это да!
В свою очередь не поверила внучка. Бросила взгляд в зеркало. В прихожей у Ильи Ильича размещался, занимая пространство от пола до потолка, громадный прямоугольник, в простой деревянной раме. Очень удобно, можно себя целиком увидеть. Вместе с обувью. Маше такие зеркала встречались редко, в учреждениях, обычно. В Клубе Строителей, например или в театре. Дома у друзей мамы и у одноклассников висели зеркала в три раза меньше. Как правило, или часть головы срезает, или ноги по колени показывает. А тут. Удовольствие. Можно покрутиться. Рассмотреть себя со всех сторон. Жаль, физиономия еще та! Отекшая, в зеленке. Синяки и ссадины получению кайфа от созерцания своего отражения тоже никак не способствуют. Ладно. Пройдет. Дед подтвердил, точно подслушал.
-Через неделю будешь выглядеть на все сто. Потерпи.
-Честно?
-Обещаю.
Шли пешком. Дед приноравливался к Маше, не спешил, молчал с задумчивым видом, у рынка, скомандовал.
-Притормози здесь.
-Зачем?
-У меня тут знакомый один работает. Поможет, если что. Фруктов купим.
-Хорошо.
На апельсины и яблоки положили аппетитную гроздь крупных желтых бананов. Дед все выбирал придирчиво, внимательно. Доставал купюры из темно-зеленого кошелька тисненной кожи, покрытой золотыми закорючками. Поймав Машин взгляд, пояснил не без гордости.
-Из Египта привез сувенир.
-Откуда?
-Африка. Кожа крокодилья. Старое египетское письмо. Скопированная с таблички молитва о ниспослании удачи в дороге и делах купеческих. Во всяком случае, так меня уверял продавец. Лгал он или нет, неизвестно. Поскольку в мертвых языках твой покорный слуга не силен. Увы.