Семейная жизнь потекла своим чередом. Игорь работал до вечера, нужно было закрепиться на новом месте. Маша подрабатывала в библиотеке на полставки, между делом писала диплом. Но совмещать оказалось трудно, пришлось взять академ. Игорь её решение поддержал: встанем за год на ноги, а там и доучишься.
Жили мирно, лишь раз поругались, из-за сущего пустяка. У Игоря на работе намечался корпоратив, сотрудников приглашали с жёнами. Семейный бюджет минус ипотека скрипел по швам, но молодые решили, что отказываться негоже. Фирма была статусная, коллектив слаженный, нужно было держать марку. Маша пораньше ушла с работы, нарядилась, сменила будничную косу на мягкие витые локоны и отправилась в ресторан.
Радостно было выйти в свет, тем более вместе. Игорь знакомил её с коллегами, обнимал нежно и приносил шампанское в красивых бокалах на высокой ножке. Обычно стеснительная, Маша так расцвела в лучах любви, что даже новых мужчин в стильных костюмах не испугалась. И на танцпол вышла легко, взяв пример с порядком разошедшегося Павла. Вот тут всё и сломалось.
Вернувшись к мужу после пары заводных хитов, Маша наткнулась на тяжёлый взгляд. Пойдём танцевать! Песня классная же. Что случилось? — на всё молчание. Маша не понимала. Устал? Всё же день рабочий был. Нужно домой, пойдём?
И только на улице Игоря прорвало, рыкнул сквозь зубы: ты перед кем космы распустила! Надеялась получше найти? Так Павел женат, Оля его на сохранении, вот и один пришел. А ты вьешься, гривой трясешь. Подруги, небось, научили?
Толчок оказался внезапным. Маша оступилась, подвернула ногу. Заплакала, больше от обиды, чем от боли. Игорь вдруг переменился, подхватил на руки, стал извиняться: дурак я, какой дурак, ревнивый. Прости, это напряжение на работе и шампанское, прости, девочка моя. Маша всё плакала, но обида понемногу уходила.
Могла ли Маша предположить, что обидные упрёки станут обыденностью, заполнят уши, прорастут к коже. А вместо красавицы из зеркала на неё ежедневно будет смотреть неряха и грязнуля. Всего-то и нужно впустить в свою жизнь медведя.
Его привёл Игорь. Чем чаще Маша думает об этом, тем больше убеждается.
С утра ей нездоровилось. Тянуло что-то внутри, было мутно и страшно. Маша отпросилась с работы и пролежала до обеда. Поднялась только после звонка: девочка моя, ты как, получше? Приду не один, уж прости — срочный проект. Маша понимала: Игорь метил на повышение, и это был шанс немного улучшить хромающее от ипотеки финансовое положение. Маша собрала ноющее тело, разморозила курицу и наготовила побольше. Встретила гостей, накрыла на стол, извинилась и ушла в спальню.
За стеной вилась рабочая беседа: тихое обсуждение порой всплескивалось напряжённым спором, и Маша качалась на волнах чужих голосов, уплывала в дрему. Боль словно засыпала вместе с ней. Вдруг — громовой хохот, потом снова и снова. И то и дело повторяющееся Михалыч. Маша ойкнула: живот свело раз, другой. В голове застучали молоточки. Потом ухнуло сильнее, словно вторя басовитому смеху за стеной. Машу мутило, и почему-то казалось, что именно неведомый Михалыч, над шутками которого покатывались на кухне, тому виной.
Она ворочалась, то и дело прижимая руки к животу, морщилась от громких звуков и поглядывала на экран телефона: одиннадцать, полдвенадцатого, полночь…
В начале первого она не выдержала. Сползла с кровати, и как была, в домашнем, двинулась к кухне.
— Игорь, — свет резанул, кухню размыло от выступившей на глазах влаги. Люди за столом показались тенями. — Ребята, вы извините, время позднее, а завтра на работу.
— Да, Михалыч, засиделись мы, — по голосу Маша узнала Павла. — Завтра продолжим.
Пропустив гостей в коридор, Маша со вздохом глянула на гору посуды, пустые бутылки под столом и груду костей в тарелке.
В прихожей снова громыхнул смех, потом хлопнула дверь и всё стихло.
— Игорь, поможешь? Или я завтра до работы уберу, нехоро…
— Ты охренела? Тебе кто позволил? — рыкнуло из темноты прихожей. Маша вздрогнула. Голос чужой, слова чужие.
Удар сбил её с ног, сверху навалилось тяжёлое, заворчало гневно: — Тебе. Кто. Разрешил. Лезть. В мужской. Разговор.
На каждое слово — удар. По лицу. По животу. По спине. Тяжелые лапы. И тухлая вонь из оскаленной пасти. Медведь.
И странная мысль сквозь боль и ужас: кости… кости в чашке — не куриные.