Выбрать главу

Помнил огромные, нагретые солнцем валуны на берегах Каменки и Исети и мамины слова:

— Ты представляешь, сколько им лет? Сколько они могли бы рассказать...

— Сказок? — восхищался Митя.

И мама целовала его в ямочки на круглых румяных щеках.

Помнил городскую трехэтажную баню, похожую на большой Дом культуры, и маленький рыночек через дорогу, где мама однажды спросила, нет ли редиски.

— А что это такое? — удивились тетки.

Помнил, как они сидели за столом и отец, потеряв сознание, упал на пол. Мама страшно закричала и бросилась к нему, а он замер на своем стуле, охваченный таким ужасом, что не мог даже плакать. Но через несколько минут отец открыл глаза и сел за стол как ни в чем не бывало. Никогда больше такого не случалось, до тех самых пор, когда через много лет отец вот так же потерял сознание, но больше уже в этот мир не вернулся.

Помнил, как мама сварила кисель и вместо сахара по ошибке положила в него соль. А папа выпил и ничего не заметил.

Летом они уезжали в деревню к Пане. И однажды, вернувшись из отпуска и отперев дверь своей комнаты, обнаружили, что пол, подоконник, мебель — все поверхности покрыты толстым слоем вялых, едва шевелящихся мух. Мама сметала их веником в совок и насыпала четыре мешка! А папа вынес мешки на улицу и сжег. Откуда взялись эти мухи и как расплодились в таком невероятном количестве — осталось необъяснимой загадкой природы.

В этой же квартире обнаружили они однажды с мамой чужого мужика: вернулись с прогулки — входная дверь открыта, а на кухне, сидя за столом, спит пьяный. Мама выбежала на улицу, стала звать на помощь. Митя потом долго не мог забыть, как тот смотрел, когда его уводили, — злобно и пронзительно. И Паня тайком водила его в церковь, чтобы сберечь от сглаза.

И еще одно страшное воспоминание надолго врезалось в память: мамин крик в коридоре, Они с отцом бросаются к двери, и огромная толстая крыса в дальнем темном углу.

— Пошла вон! — кричит отец, запуская в нее тяжелым ботинком, и крыса убегает хромая.

Но на следующий день появляется снова, та самая, вчерашняя, потому что, когда она уходит — медленно, оглядываясь, все видят, что крыса припадает на одну ногу. Значит, пришла отомстить?

И Митя долго еще боялся вечерами выходить в коридор. Но отцу признаться не смел и шел, замирая от ужаса, сжимая кулачки и больно прикусив губу.

Как много страхов подстерегает маленького человечка в огромном неведомом мире!

Когда отца перевели в Москву, Митя первый раз в жизни поехал поездом. Смотрел на растущие вдоль железнодорожного полотна диковинные цветы и мечтал, чтобы поезд остановился хоть на одну минуточку. Он тогда выскочит из вагона и нарвет букет этих сказочных, неземной красоты цветов.

В Москве им дали квартиру возле станции метро «Электрозаводская». И, засыпая под перестук колес идущих за окном составов, Митя представлял, что это он сам едет в далекие края, смотрит в окошко, ест курицу с помидорами и мягким душистым хлебом, пьет особый, вкуснющий чай из стакана в металлическом подстаканнике, покупает на станциях горячую картошку и соленые огурцы, и ветер странствий дует ему в лицо.

Теперь на все лето его отправляли к Соне в Калугу. Тетка пошла по профсоюзной линии и многие годы бессменно руководила пионерским лагерем электромеханического завода. Лагерь был богатым, стоял на высоком окском берегу, и жизнь там кипела замечательная.

Единственный теткин сын был младше на три года — разница в том возрасте колоссальная — и до поры до времени существовал как бы параллельно.

Первое Митино воспоминание о двоюродном брате было связано с трехлетним Геной. Тот еще не научился толком говорить, но чутким ухом уловил где-то бранное слово и доверчиво принес его матери.

Тетка, вместо того чтобы спокойно перевести стрелку и направить энергию сына по нужным рельсам, истошно завопила и даже, для вящей убедительности, потрясла непутевого отпрыска за грудки.

Потрясенный во всех смыслах, Гена гневно выдрался и забился в узкую щель между кроватями.

— П...а, п...а, п...а! — исступленно орал он охрипшим от усердия голосом.

Митя помнил его побагровевшее от натуги лицо и такую же бордовую тетку со шваброй, которой она тщетно пыталась выбить сыночка из укрытия или хотя бы заткнуть его безостановочно орущий рот.

В те годы Гена ходил за ним как приклеенный, и отвязаться от него не было никакой возможности. Тем более что тетка просила-приказывала:

— Посмотри за ним.

И Митя с надменной высоты своего возраста внутренне отторгал Гену, как досадную помеху привольной лагерной жизни. Да и ребята смеялись, дразнили нянькой, и это тоже не прибавляло привязанности к двоюродному брату.

Когда Митя учился в седьмом классе, родители на два года уехали в Алжир, а его отправили к тетке. Соня к тому времени овдовела и всю силу своей любви направила на единственного сына. Правда, весь долгий день она боролась за общественное благо, так что интенсивный процесс воспитания приходился на поздний ужин и следующие за ним два часа перед сном.

— Уроки сделал? — спрашивала тетка.

— Сделал.

— А что задали по русскому?

— Упражнение.

— А что там?

— Придумать предложения с глаголами «ругать» и «стонать».

— Придумал?

— Придумал.

— Говори.

— «Мама ругала сына. Сын стонал». Дальше события разворачивались по одинаковому сценарию.

— Господи! — кричала тетка. — Что за чушь?! Посмотри на Митю! У тебя же есть перед глазами прекрасный пример для подражания!

Наверное, уже тогда восторженная любовь к старшему брату сменилась в юной душе Гены Карцева стойкой ненавистью и горячим стремлением низвергнуть с пьедестала этот недосягаемый эталон для подражания.

10

— Хороший начальник не тот, который сам все знает, — любил повторять Гена Карцев, — а тот, который умеет правильно построить «головастиков».

Претензий к нему предъявлялось много, но на все вопросы Медведева ответ у Карцева был один:

— Интриги, Михалыч! Завидуют. Дела-то, смотри, как идут!

Дела действительно шли отменно. И все бы, наверное, устоялось, несмотря на Генину ненависть, если бы не одно обстоятельство: второй всегда мечтает стать первым. И не каждому второму дано при этом удержать свои комплексы в пределах допустимого...

И только когда критическая масса превысила свою меру, Митя понял, что в компании неладно, но о том, что брат Каин замыслил его убийство, не мог и помыслить.

Возможно, Карцеву и удалось бы удержаться у последней черты, но он уже полностью зависел от тех жестких людей, с которыми так опрометчиво связал свою корысть, и, припертый к стенке, черту переступил.

И пока Дмитрий, заблокировав счета, собирался провести собственное расследование, чтобы понять, насколько глубоко проела ржа созданную им компанию, его участь была предрешена.

Но видно, не пришло еще Митино время, и опять провидение чудесным образом спасло его от неминуемой гибели: человек, направленный «партнерами» Карцева убрать Митю, оказался внедренным в преступную сеть офицером ФСБ. Он коротко и четко обрисовал ситуацию, предостерег от поспешных и непродуманных действий, ибо противостояли им не банальные братки или коррумпированные мелкие чинуши — веревочка вилась высоко и конец был пока не виден. Предстояла долгая, опасная и большая работа, потому что без абсолютных, полных и безоговорочных доказательств этот нарыв вскрыть не получалось. Впрочем, и с доказательствами сделать это тоже было непросто...

Действовать пришлось очень быстро. Той же ночью двое молчаливых людей в камуфляже привезли на медведевскую дачу большой длинный сверток, в котором оказался обнаженный труп неизвестного мужчины. «Бесчувственное» Митино тело сняли на две пленки сначала на полу в гостиной, затем на диване в кабинете, после чего его место занял мертвец, облаченный в Митину одежду. Диван подожгли так, чтобы прежде всего до основания выгорело лицо. Пепельница, переполненная окурками, и обилие спиртного должны были имитировать тривиальный несчастный случай.