— Что? — смутилась Маруся. — Я опять слишком много съела? Но ведь питаюсь акридами и мокрицами! Да шесть километров по морозной дороге. Такой аппетит нагуляешь!.. И ем-то, как хорошая собака, — один раз в день...
— Ну что вы, Маша! Кушайте на здоровье! Я просто любовался вами.
— Любовались? — не поверила Маруся.
— Ну, конечно! Приятно посмотреть на человека, обладающего здоровым аппетитом и так ловко расправляющегося с содержимым тарелки...
— Да ты не слушай его, дочка, — пришел на помощь Василий Игнатьевич. — Это он тебя поддразнивает от хорошего настроения. Давайте лучше чай пить — самовар уже поспел. И торт Дмитрий знатный привез. Я таких и не видывал.
— Правда? — оживилась Маруся. — А какой? Бисквитный или песочный?
— О! — восхитился Митя. — Да вы еще и сладкоежка!
— А что это, мои милые, вы такие официальные? — удивился Василий Игнатьевич. — Почему бы вам не перейти на ты?
— А вот мы сейчас твоей наливочки выпьем на брудершафт и перейдем. Правда, Маша? — подмигнул Медведев.
И пока зардевшаяся Маруся подыскивала достойный ответ, вспомнив, что однажды они уже были на ты, генерал напомнил о Юлькином письме, и о брудершафте никто больше не поминал. Зато известие о грядущем дне рождения вызвало за столом настоящий переполох. Особенно переживал Василий Игнатьевич — как же это так получилось, что о столь знаменательном событии узналось совершенно случайно, а Маруся умолчала из ложной скромности?
— Виноват, виноват! — сокрушался старик. — Должен был давно поинтересоваться.
— А ведь вы счастливый человек, Маша, — заметил Медведев. — Родились в Рождество Христово.
— Очень счастливый, — с горечью откликнулась Маруся. — Дальше некуда. Да и Рождество-то католическое.
— Ну и что ж? Никто ведь не знает точно, когда именно родился Христос. А Рождество — оно и в Африке Рождество.
— А знаете, во сколько я на свет появилась? В двадцать три часа пятьдесят пять минут.
— Ну, вот видите! Вы просто запрограммированы на успех. А уж про то, какими путями ведет нас Господь, человеку неведомо.
— Митя, а вы надолго к нам приехали? — задала Маруся давно мучивший ее вопрос.
— Надолго, если не прогоните, — улыбнулся Медведев. — На неделю. Встречу с вами Новый год — и обратно.
— Не прогоним... — пообещала Маруся.
— А завтра поедем в Иваново покупать вам подарки.
— Что вы, Митя, какие подарки? Ни в коем случае!..
Потом она мыла посуду на кухне и слушала их тихие голоса, доносившиеся из соседней комнаты. А сердце билось и замирало от предчувствий, от предвкушения грядущей ночи. И когда в доме наконец все затихло, Василий Игнатьевич уловил чутким старческим ухом, как Маруся прошла в Митину комнату.
Она скользнула под теплое стеганое одеяло и, почувствовав, как он вздрогнул, просыпаясь, мимолетно огорчилась, что вот, оказывается, уснул, а вовсе не ждал ее, но уже сомкнулись горячие объятия, и мысль ушла, не успев оформиться и отложиться в памяти.
Это было такое счастье, что Маруся будто впала в ступор и все повторяла, все шептала ему:
— Митенька, Митя...
Утром Медведев, несмотря на решительные протесты Маруси, довез ее до школы и обещал встретить после работы — ему это не трудно и даже наоборот — приятно, да и дорога зимой не то, что осенью — стелется скатертью.
Это был чудесный длинный день. Все ее поздравляли, уборщица тетя Маня подарила теплые носки-самовязы из козьей шерсти, а больше всех расстарались первоклашки — устроили своей учительнице настоящий концерт: читали стихи, пели песни, а Намик Фейзулаев даже сплясал зажигательный восточный танец.
А потом в кабинете директора все выпили по бокалу шампанского, и к Медведеву Маша выбежала в распахнутой шубке, с сияющими глазами. И будь он чуть-чуть проницательнее, то понял бы, как она сейчас счастлива, и подивился, сколь чудесно это самое счастье красит человека, а особенно женщину, но в тонкие материи Медведев не вдавался. И не потому, что был таким уж толстокожим, а просто в голову не приходило, что это именно он виновник ее радостно-возбужденного состояния — просто молодая сильная женщина, полная жизни, берет от этой жизни все, что та может предложить ей в сложившихся обстоятельствах.
Дома Марусю ждали празднично накрытый стол и подарок, за которым Митя все же съездил в Иваново. И какой подарок! Прекрасные легкие лыжи, о которых она так мечтала, с шикарными теплыми ботинками! Это уж точно Василий Игнатьевич подсказал!
За ужином Маша выпила рюмку «Хеннесси», раскраснелась, разговорилась. Никогда еще генерал не видел свою «дочку» такой веселой, такой довольной. И печаль, всегда таившаяся в глубине серых глаз, куда-то ушла, будто и вовсе не бывала.
А утром, проснувшись на теплом Митином плече, она еще немного полежала, скрывая пробуждение, слушая его дыхание, вбирая запах мужского здорового тела, и не удержалась — потерлась щекой о гладкую смуглую кожу.
— Проснулась, соня! — Он осторожно высвободил занемевшее плечо. — Доброе утро!
А утро действительно было добрым. И день разгорался солнечный, морозный.
— Давай вставать. А то дед сейчас отправится на наши поиски.
— Ну, сегодня же суббота, — лениво потянулась Маруся. — А сколько времени?
— Да уж десятый час.
— Не может быть! — ахнула они. — Никогда со мной такого не бывало.
— Потому что по ночам надо спать... — лукаво подколол он ее.
— А чем мы сегодня займемся? — ушла Маруся от щекотливой темы.
— Как это чем? — весело удивился Медведев. — Пойдем прокладывать тебе лыжню!
И сразу после завтрака они отправились на прогулку. Звали с собой и Василия Игнатьевича. Но тот отказался, понимая, что будет лишним.
По деревне прошли пешком, неся лыжи на плече, и только за околицей, надев их, заскользили гуськом по неглубокому еще насту. И Маруся, двигаясь вслед за Митей, прокладывавшим путь, щурилась от солнца, от искрящегося снега, и тишина, остуженная морозом, казалось, позванивала и потрескивала.
— В Большой лес ты кататься не пойдешь, — сказал Дмитрий, — а вокруг нашего леска по просекам — милое дело. Да и круг получится немаленький — километра три.
Первый круг она шла за ним, а на втором он поехал рядом, и Маша, уже притомившись с непривычки, медленно катилась, рассказывая разные истории из своей школьной жизни.
— ...И вот задала я своим архаровцам выучить стихотворение Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». А оно же длинное. Ну, я и разделила по четверостишию на брата. Стали они мне его на уроке пересказывать. Дошла очередь до Володи Анохина. Он и говорит: «Дождь покакал и прошел...» Что тут началось!..
— Маша! — тихо перебил ее Дмитрий. — Стой спокойно и не дергайся. Перед нами волк. Только не отводи глаз — смотри прямо на него.
Зверь стоял метрах в пятнадцати посередине широкой просеки — матерый самец с клочковатой серой шерстью. Смотрел исподлобья, не мигая, щерил немо желтые клыки, чуть подрагивая нижней губой. И взгляд был страшный, полный звериной беспощадной злобы.
— Ну, чего ты встал? — спокойно заговорил Митя, медленно расстегивая висящий на поясе чехол и доставая охотничий нож. — Видишь, нас двое, а ты один. И у меня есть оружие. Значит, я сильнее. Но мы тебя не трогаем. И ты иди своей дорогой. Слышишь? Уходи подобру-поздорову...
Он говорил и говорил, пока волк не повернулся и не ушел — не спеша, не теряя достоинства, всем своим видом показывая: я не уступил и тем более не испугался, просто есть дела поважнее...
Маруся стояла ни жива ни мертва, и Медведев дважды окликнул ее и потряс за плечо, выводя из ступора.