— А может, это была собака? — с надеждой спросила она. — Одичавшая...
— Нет, — развеял сомнения Медведев, — это волк. Самый настоящий.
— Ну вот и кончились мои лыжные прогулки, не успев начаться.
— Да ну, Маша! Это же невероятная случайность! Сколько лет бываю в этих местах — ничего подобного не слышал.
— Все когда-то случается впервые, — назидательно заметила Маруся. — Но мне такая пальма первенства не нужна. Только представить себе эту дикую смерть — и вообще больше в лес никогда не сунешься.
— Тогда поворачиваем оглобли.
— Нет, Митя! — ухватилась за него Маруся. — Я боюсь.
— Чего ты боишься?
— Боюсь, что он подкрадется сзади! — лязгнула она зубами.
— О! — озарился Медведев. — А я-то гадал, откуда этот звук. Думал, дятел долбит. А это, оказывается, ты клацаешь!
Он ловко увернулся от ее лыжной палки и помчался в сторону дома.
— Стой, Митя! Стой! — заполошно закричала Маруся и бросилась следом.
Медведев резко развернулся, окатив ее волной снежных брызг.
— Ну что ты? Действительно так сильно испугалась?
— Да нет, конечно! Что я, волков не видала? У нас в Москве их просто как собак нерезаных! — ядовито процедила она и вдруг ловко толкнула его, так что он свалился в снег, и уже сама, первая, споро побежала вперед.
— Ну, погоди! — кричал ей вслед Медведев, тщетно пытаясь выбраться из наметанного у обочины сугроба. — Дай только догнать!
Но замерзшая Маруся летела как птица, и настиг он ее почти у самой околицы. Услышав за спиной шум приближающейся погони, она резко развернулась, и Митя, не ожидая внезапной преграды, со всего размаха налетел на нее, сбивая с ног и увлекая за собой в снег.
А ночью, после всех перенесенных волнений, после знатной субботней баньки с березовым запаренным веничком, а главное, после жарких Митиных объятий, засыпая рядом с ним на узкой кровати, Маруся думала, что же это за сумасшедшее счастье свалилось на нее столь нежданно-негаданно...
20
Предновогодние дни, наполненные праздничной суетой, ощущением грядущих каникул и ожиданием чуда, живущим в нас с детства, стремительно истекали. И потому появление инспектора из области, столь неуместное в это суматошное время, директор школы, Савелий Филиппович Васильев, встретил с раздражением, а узнав о цели визита, пришел в неподдельную ярость.
— Странная какая-то у вас реакция, неадекватная, — морщился молодой инспектор, преисполненный собственной значимости и важности возложенной на него миссии. — Поступил сигнал, и мы обязаны были на него среагировать.
— Сигна-ал! Ах ты, мать твою за ногу! А что же вы не реагировали, когда я сигнализировал, что у меня учителей хронически не хватает? Когда криком кричал, что учебников нет? Когда в ногах валялся, вымаливая нищенскую зарплату, полгода не плаченную?! Где же тогда была ваша принципиальность, начальнички хреновы?
— Вы не забывайтесь! Я при исполнении! Мария Сергеевна Бажова живет здесь без прописки! И вы не имели права принимать ее на работу!
— Да что ты говоришь! А кто мне детей учить будет? Плевать я хотел на ее прописку! Ты, что ли, сюда приедешь на полторы тысячи, фурункул недорезанный?
— За фурункул ответите. Я свои права знаю...
— Знаешь ты сю-сю, да и то не усю. Я своих учителей в обиду не дам. Они и так всеми обиженные. Вы сначала обеспечьте им достойное существование, а уж потом и с претензиями наведывайтесь.
— Настоящий учитель работает не за деньги, а за совесть, — назидательно изрек инспектор. И пока ошеломленный Савелий Филиппович осмысливал это смелое утверждение, добавил: — Данной мне властью я отстраняю Бажову от преподавания с завтрашнего числа. И советую вам не лезть на рожон, поскольку дело это наказуемое, можно и под суд угодить...
Об этом разговоре усилиями директорской секретарши узнала вся школа. И на беседу с инспектором Маруся пришла некоторым образом подготовленной.
— Юрий Петрович Кукушкин, — представился инспектор, царственным жестом разрешая ей сесть.
Узенький серый костюмчик, пестрая селедочка неумело повязанного галстука, круглое, плохо прописанное лицо и жидкая пегая прядка длинных волос, старательно зачесанная от уха до уха. Случайный вершитель чужой судьбы, клерк, преисполненный собственной значимости, опьяненный мгновенной властью. «Синдром вахтера», — говорила в таких случаях мама.
— Что же это вы, Марья Сергеевна, законы нарушаете? — отечески пожурил он, поправляя съехавшие по потному носу очки. — Живете без прописки.
— С чего это вы взяли? — удивилась Маруся.
— Ну, вы нас за дурачков-то не принимайте. Как только поступил сигнал, мы тут же проверили информацию через паспортный стол.
— А откуда поступил сигнал? Если, конечно, не секрет. Просто интересно было бы узнать.
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Вы помните? А мне бы очень не хотелось, чтобы пострадал такой чудесный носик, как у вас.
— Да мне и самой не улыбается ходить с оторванным носом.
— Напрасно шутите. Положение у вас очень серьезное.
— Да какие уж тут шутки. Тут плакать надо. Или сухари сушить?
— Я списываю ваше легкомыслие на правовую безграмотность. Но незнание законов, как известно, не освобождает от ответственности.
— А есть у меня шансы уйти от ответственности?
— Конечно! Во-первых, можно прописаться...
— Ну, если бы это было можно, я бы давно прописалась.
— Во-вторых... — замялся инспектор.
— Да вы говорите открытым текстом. Я же лицо заинтересованное, — подбодрила его Маруся.
— Во-вторых, проблему могла бы решить некая сумма, предназначенная, как вы понимаете, не мне, а... — поднял он вверх указательный палец.
— И в-третьих...
— И в-третьих, мы могли бы договориться полюбовно.
— Это как же?
Он вальяжно откинулся на спинку стула и забросил ногу на ногу, из-под задравшейся брючины показалась растянутая резинка синего синтетического носка.
— Я мужчина, вы одинокая женщина... — окинул он ее туманным многообещающим взглядом.
— А почему вы решили, что я одинокая?
— Мы все про вас знаем.
— Вам нравится любовь насухую?
— Насухую — это как?
— Каком кверху, — пояснила Маруся.
— Вы перья-то не распускайте, — заволновался инспектор. — Не в том вы положении...
Но она уже вышла, плотно притворив за собой классную дверь.
Медведев, как обычно, встречал ее у школы. Он сразу понял — что-то случилось, но вопросов не задавал, ждал, когда расскажет сама.
Маруся смотрела на мельтешащие в свете мощных фар снежинки, и в голову ей приходили странные мысли.
«А может быть, все складывается как раз удачно? И Митя, узнав о моем положении, вынужден будет принять какое-то решение? То есть что значит — вынужден? Просто примет это решение уже сейчас, не откладывая в долгий ящик. А зачем тянуть, если между нами и так все предельно ясно?..»
Она взглянула на него, будто ища подтверждения своим надеждам, и Дмитрий улыбнулся и ободряюще кивнул, на мгновение оторвавшись от дороги.
Вот потому, наверное, рассказала Маруся о случившемся не как о большой неприятности, а как о неком курьезе, досадном, конечно, но не несущем серьезных последствий.
— Кто же это мог «сигнализировать»?
— Да Монин, конечно, кому ж еще надо? Он меня предупредил, что обид не прощает.
— А чем же ты его обидела? — удивился Медведев.
— Отвергла предложение жить вместе...
— Да, — усмехнулся Митя, — это серьезно.
— Ну, шутки шутками, а делать что-то надо, потому что повод для увольнения действительно есть, — заметил Василий Игнатьевич. — И не только для увольнения, но и, при желании, для разборок с милицией: прописку еще никто не отменял.
— А что за тип этот инспектор? Нельзя с ним по-человечески договориться?
— Можно, — кивнула Маруся. — Он даже сказал мне, как это сделать. Назвал целых три способа — прописаться, дать взятку или решить вопрос полюбовно.