— Нет. Они, как теперь говорят, крутые ребята. Бизнесмены. Но от родной земли не оторвались. Хотят вернуть через суд дедову собственность — фабрику и усадьбу (документы все сохранились) и наладить производство. Здание, конечно, нуждается в реставрации, но стены метровые — пушкой не прошибешь. Еще сто лет простоит.
— Опять прядильную фабрику?
— Нет. Думают возродить народные промыслы, пасеку завести, лесные дары перерабатывать — грибы, ягоды, орехи, травы лекарственные. Ведь для местного населения это золотая жила. Надо же с чего-то жизнь налаживать.
— Кузьма Кузьмич, — лукаво прищурилась Маруся, — а вы-то среди этих неутомимых тружеников неужто всего лишь навсего сторонний наблюдатель?
— А знаете, милая барышня, стоило вернуться к истокам, как и моя жизнь волшебным образом переменилась. Меня неожиданно признали. Правда, сначала за границей. А уж потом, когда мои работы по всему свету разлетелись, и дома заговорили: вот, мол, какой самобытный художник, крестьянин-лапотник, сидит себе в сермяжной избушке, лаптем щи хлебает да картинки пописывает. У нас же чем чуднее, тем моднее. Обязательно надо, чтоб с диковинкой, а то, думают, народу неинтересно.
Так что я теперь нарасхват. И книжки иллюстрирую, и под заказ пишу, и выставки персональные имею, в разнообразных комитетах состою и в международных мероприятиях участвую. Вот еду в Москву на очередной симпозиум.
А вас, Мария Сергеевна, какими ветрами занесло в наши Палестины? Если, конечно, не секрет...
— Да мне, Кузьма Кузьмич, похвастаться нечем. Моя история, увы, не романтическая. Застала мужа в постели с дамой. Развелись. Потом он эту даму привел в нашу квартиру, и она вместе с бывшей свекровью показала мне, кто в доме хозяин. Чуть в тюрьму не упекла — инсценировала кражу со взломом. И не знаю, чем бы дело кончилось, не встреть я Василия Игнатьевича. Он ведь не родственник мне — просто хороший человек. И только я немного успокоилась, устроилась на новом месте, как кто-то донес, что живу и работаю без прописки. Ну и другие всякие неприятности...
— И чем же дело кончилось?
— Да пока только начинается. Попробую оформить временную прописку. Мне отсюда уезжать нельзя, да и некуда.
— А дети у вас есть?
— Дочка чудесная, Юлька, взрослая уже. Живет с мужем в Бельгии.
— А сколько же вам лет, если, конечно, не секрет? Вы уж извините меня за такой дерзкий вопрос, но не тянете вы никак на взрослую дочку.
— Не так уж и мало, — улыбнулась Маруся. — Тридцать пять.
— Ах, какой божественный возраст! Рано вам крылышки складывать.
— Да я никого и не обременяю своими проблемами, хотя Юлька, я знаю, рада была бы. Ведь это неправильно — устраивать жизнь за ее счет, а тем более за счет Франка. Но я не жалуюсь! — спохватилась Маруся. — Просто рассказываю.
— Маша... Можно мне вас так называть? Я ведь вам в отцы гожусь.
— Конечно, Кузьма Кузьмич, пожалуйста.
— Вы не согласитесь мне позировать? Мне бы очень хотелось написать ваш портрет.
— В стиле примитивизма? — притворно ужаснулась Маруся.
— Да нет, в нормальном стиле, — засмеялся Кузьма Кузьмич. — У вас хорошее, милое лицо. А глаза такие печальные. Даже когда вы улыбаетесь.
— Правда? — удивилась Маруся. — Вот и дети меня Несмеяной прозвали.
— Ах, как хорошо! — обрадовался Кузьма Кузьмич. — Какой образ чудесный! Царевна Несмеяна — вот так я вас, пожалуй, и нарисую!
— А ведь я всегда веселая была, — горько сказала Маруся.
— И будете еще! Какие ваши годы? Все самое лучшее у вас впереди, уж поверьте мне, милая барышня. Художник, он ведь немного провидец. Ему многое открыто из того, что простому смертному незнамо-неведомо...
23
Автобус пришел в Москву ранним утром, и Маруся долго бродила пустыми и тихими в этот час улицами, прежде чем сочла удобным потревожить Таю и все ее многочисленное семейство.
В «Седьмом континенте» по соседству она купила огромный торт, такой же, как привозил Митя, большой пакет фруктов и, набрав оставшийся в памяти код домофона, поднялась на седьмой этаж.
Дверь открыла Тая.
— Машка! — закричала она. — Ненормальная! Ты что же ничего не сообщила?! Мы же чуть на дачу не уехали!
На ее вопли из ванной выглянул полуголый Игорь и приветственно помахал бритвой.
— Ура! Ура! — прыгали мальчишки. — Тетя Маша приехала!
Последней, как лошадь, прискакала Нюша, до того очумело лаявшая за дверью. Сумев преодолеть преграду, она с разбегу пала Марусе на грудь, отчего та чуть не рухнула на пол, и в мгновение ока вылизала ей все лицо.
Маруся, беспомощно разведя в стороны занятые покупками руки, пыталась увернуться, но мощные Нюшины когти завязли в вязаном шарфе, и собака, пользуясь ситуацией, остервенело работала языком.
«Господи! Да уберите же вы свою лошадь!» — хотела крикнуть Маруся, но стоило приоткрыть рот, как туда немедленно проникал вездесущий Нюшин язык.
Наконец они обе повалились на торт и конвульсивно забились на его остатках, при этом Маруся, отбросив пакет с фруктами, гневно мычала, пытаясь оторвать от себя собаку, Нюша рвалась на свободу, продолжая судорожно лизать ей лицо, Игорь весело ржал, дети катались по полу, надрывая животики, а Тая выла и икала, вытирая слезы, и все пыталась что-то сказать, но никак не могла.
— Камеру! — наконец выдавила она. — Несите камеру!
Но время было безнадежно упущено: Нюша выбралась на волю и нервно сметала с пола остатки торта, а разъяренная Маруся с девственно чистым лицом набросилась на подругу:
— Ты посмотри, что эта паршивка сделала с моей шубой!
— Это давно уже не шуба! — безапелляционно заявила Тая. — Ты в ней еще в ясли ходила. Ее давно пора менять.
— Менять?! — задохнулась Маруся. — И на что же, по-твоему, я могу ее поменять? На зипун или ватник?
— Ну зачем же на ватник? — удивилась подруга. — Мы тебе шубу на день рождения из Греции привезли. Мы же в Греции были. А там, если помнишь, все есть, и больше всего почему-то шуб, и почти бесплатно. А ну, мужики, тащите сумку! — распорядилась она, и мальчишки наперегонки бросились в комнату.
Нюша задумчиво посмотрела им вслед, но предпочла разобраться с тортом.
— Вы собаку-то уберите, — предложила Маруся. — А то снова придется к психологу обращаться. Она уж, наверное, килограмма три съела. А если у такой лошади желудок расстроится, боюсь, одной, шубой дело не ограничится...
Увидев серую норковую шубку с большим капюшоном, Маруся замахала руками.
— Нет, нет и нет! Я никогда не приму такой дорогой подарок!
— Да почему не примешь-то? — возмутилась Тая. — Я что, последний кусок у своих детей изо рта вырываю?
— Ты прекрасно понимаешь почему! Я же не могу ответить тебе тем же!
— А мне не нужно от тебя того же! Зачем мне еще одна шуба?
— Послушай, Тая! — сменила тактику Маруся. — Ну куда мне в деревне такая роскошь? Это во-первых. А во-вторых, ты же видела, какая там бедность. А я начну менять шубы как перчатки. Это просто неприлично!
— Ну не до конца же своих дней ты будешь сидеть в деревне?! — воскликнула Тая и увидела, как помрачнела подруга. Почуяв неладное, она обняла Марусю за плечи и сказала: — Сейчас позавтракаем, поедем к Лизке, и ты нам все-все расскажешь...
Но у Елизаветы пришлось больше слушать, чем рассказывать.
Едва они уселись за стол, как та сообщила звенящим голосом:
— Горев объявился!
— Да ты что?! — обомлела Маруся.
— А кто это — Горев? — спросила Тая.
— Бывший жених, — пояснила Софья Андреевна.
— Ни фига себе, — присвистнула Тая. — Во нахал! И что ему теперь надо?
— Я была в ванной, — начала рассказывать Лиза, — а мама смотрела телевизор. Вдруг звонок в дверь. Я голову высунула, кричу: «Кто там?» А он отвечает: «Вам посылка из Буэнос-Айреса». Он же шутник был, ты помнишь? — повернулась она к Марусе.