Это стало поводом сперва удивиться, а потом напрячься и разумно заёрзать в поисках… ну того самого.
Увы, но обнаруживаться предмет не желал, и напряжение сменилось растерянностью. В голове молнией мелькнула мысль: а может у эльфов какое-то особое бельё? Трусы с кармашком, который всё-всё скрывает?
Природная скромность впала в ужас, а любопытство крикнуло:
– Машка, дерзай!
И вот теперь я реально дала. В смысле, протянула руку и цепко ухватилась за эльфийские прелести.
Один из лучших фехтовальщиков и стрелков Империи подобного поворота не ожидал и, прервав поцелуй, ойкнул. Я же замерла в попытке оценить улов.
Пара похожих на вечность секунд, экспресс-пальпация добычи, и я не выдержала. Раньше, чем успела подумать, с губ сорвалось изумлённое:
– А где?
Длинноухий дёрнулся, но решение было не самым удачным – ведь я же по-прежнему его интимную часть сжимала…
– Мари! – возмущённо воскликнул эльф.
Я от неожиданности отпустила и подняла ошарашенный взгляд на бывшего. Увидела, как фарфоровые щёки заливает густой румянец, сама тоже покраснела, ибо, как ни крути, а девочка я скромная! Но…
– И всё-таки, – выдохнула я, – он…
– Он там! – сурово заявили мне.
Ат сложил руки на груди, буквально провоцируя повторить недавний манёвр, но я сдержалась. Нахмурилась, потом состроила самую жалостливую рожицу и спросила дипломатично:
– А сколько он у тебя?
Блондин поджал губы и промолчал, но я отступать не желала…
– Ататриэль, – сказала тихо, но требовательно.
И вот теперь мне всё-таки сообщили:
– Один дюйм!
– Э-э… – ответила я. – Э-э…
Сказала и поняла: мне дико не хватает Интернета. Просто все эти дюймы – тёмный лес. Хотя…
– А в метрическую систему переведи? – попросила я осторожно, чтобы вскоре услышать прямо-таки убийственное…
– Два и пятьдесят четыре сотых сантиметра.
– Сколько-сколько?
– Два и пятьдесят четыре, – сурово повторил эльф.
Всё. Мир рухнул, планета сошла с орбиты, а я с ума. Скажите, что Ат пошутил! Ну пожалуйста!
Увы, но вместо этого мне сказали о другом:
– Мари, в действительности, размер не главное.
– Ага.
Я инстинктивно отступила на полшага. Всё понимаю, никаких предубеждений не имею, и даже смеяться не буду, но… не за двумя с половиной сантиметрами я в этот мир шла!
– Мари, – вновь позвал эльф, и я отступила снова.
Обижать парня не хотелось, поэтому состроила самое невинное лицо и, мило хлопнув ресницами, выдохнула:
– Прости.
Ататриэль сощурил свои фиалковые очи и точно вознамерился прочесть целую лекцию на тему соотношения размерности и искусства, но ему не дали. Послышалась серия мощных ударов в дверь и приглушенное, но выразительное:
– Р-р-р!
О том, что Ат успел запереться я не знала. Правда, испуга данный момент не вызвал – просто, как ни крути, а один дюйм не пугал.
Зато, тот, кто стоял снаружи, моего мнения не разделял. Более того, он реально бесился, и это буйство грозило вылиться в очень громкий скандал.
Думаю, именно поэтому эльф отправился открывать. Только прежде заявил, обращаясь ко мне:
– Наш разговор не окончен!
Я благоразумно кивнула, а через пару секунд, когда дверь комнаты распахнулась, являя нашим взорам взбешенного Хуго, окончательно погрустнела. Увы, но меня реально обманули. Новый мир – ещё большая фигня, нежели мир Степи.
Там хотя бы зажигательный Ирри был, и Хрим с Лааримом. А тут? Один блохастый, второй сильно обиженный природой, а третий вообще старик.
Вот где, спрашивается, справедливость?
И второй вопрос – за что мне это всё?
– Мар-ри! – прямо-таки взревел Хуго, но я внимания не обратила. Меня апатия накрыла, и вообще… Домой захотелось. В собственную мягкую кроватку, к чашке чая и книгам. В мою серую, унылую, лишённую всякой магии Москву.
Следующие три дня я хандрила, причём жестко. Настолько, что плюнула на всю романтику и погрузилась в изучение магических искусств.
Базя, видя моё старание, сильно прифигела и предложила сходить к лекарю, но я была непреклонна. Просто сидела и зубрила, зубрила и сидела, и ни одного шага в сторону противоположного пола или вероятных приключений не предприняла.
При этом я отлично помнила выведенную в прошлый раз формулу о том, что мир во многом зависит от моих на него взглядов, но увы. Пессимизм, поселившийся в сердце, оказался сильней. Хотелось обнять саму себя и плакать.