К ужасу Маши один из мотыльков резко взмыл вверх и исчез, растворившись в воздухе. А следом за ним второй. Рассвет уже золотил кроны деревьев, заискрилась роса.
Маша старалась не обращать внимания на боль в ногах, на то, что от усталости кружилась голова. Она бежала за поводырями, умоляя их не исчезать. Только бы успеть! Ещё немного, ещё чуть-чуть!..
Третий мотылёк растворился в воздухе. Четвёртый. Маша споткнулась, упала, но заставила себя тут же подняться. Теперь каждый шаг казался ей подвигом. Она ненавидела солнце за то, что оно уничтожает мотыльков. Не могло, что ли выползти чуть позже? Подлое, злое солнце!
Сразу два поводыря одновременно исчезли. Осталось четверо. Морщась от боли, Маша могла теперь только ковылять. Силы кончились, второе дыхание иссякло. А вокруг уже вовсю радостно щебетали птицы. Неспешно, обволакивая стволы деревьев, клубился туман.
Мотыльков осталось трое. Они с каким-то отчаянием подлетали к Маше и сразу же уносились вперёд, требуя, чтобы она ускорила шаг. Поводыри стали почти прозрачными, они сливались с туманом.
На последнем издыхании Маша продралась сквозь молодую поросль и обессиленно опустилась на траву.
Дошла!
Справилась!
Она была уверена, что перед ней то самое место, о котором говорила Аглая. Да и мотыльки это подтверждали: они больше не суетились, не рвались вперёд. Порхали себе спокойно, становясь с каждой секундой всё призрачней.
Перед взором Маши искрилась в первых лучах солнца гладь большого пруда. Берега поросли камышом, в воде красовались кувшинки. С другой стороны водоёма виднелись гнилые развалины домов – обвалившиеся крыши, овитые плющом стены, чёрные провалы окон. От некоторых строений осталось лишь уродливое нагромождение замшелых трухлявых брёвен. Всюду властвовал бурьян. Маша подумала, что в этой деревне люди жили так давно, что и представить сложно. С тех пор, должно быть, ну очень много зим весной сменилось. Почти ничего ведь от деревушки не осталось. Тлен да труха. Но это ведь то самое безопасное место Аглаи. А почему нет? Здесь спокойно.
Маша растянулась на траве. Решила отдохнуть немного, прежде чем хорошенько осмотреться. Прикрыла глаза и сразу же уснула. Ей привиделся Мир Большой Луны. Серебристые волны пробегали по океану трав, в небе кружились созвездия. Холм, самовар, Аглая в белом платье – она разлила по чашкам чай и заговорила:
– Люди здесь жили особенные. Община. В восемнадцатом веке они пришли в эти места из Московской губернии, спасаясь от гонений. Тут было поспокойней. Дома поставили, храм построили, обжились. Луне эти люди поклонялись, а она им силу особенную дарила. Не всем, а лишь тем, кого считала достойными. У неё своё мерило. Можно хоть каждый день на её алтарь дары приносить, а она всё равно тебя не выберет. Или выберет. Пути Луны неисповедимы.
Аглая глотнула чаю и продолжила:
– Неплохо здесь эти люди жили. Иногда в город ездили, на рынке мёд, варенье, рукоделие продавали. Снадобья целебные опять же. Было им, что городским предложить. Цены не заламывали, товар быстро расходился. Городские торговаться с ними даже не пытались. А если кто-то всё же начинал канючить, что, мол, неплохо бы цену сбавить, всё равно, в конце концов, покупал по установленной цене. Умели эти люди убеждать, навязывать свою волю. Однако, даром своим не злоупотребляли особо, опасаясь новых гонений. А ещё они могли видеть то, что простым смертным видеть не дано. Но этот дар в большом секрете держался. И вообще, вели себя лесные люди крайне осторожно.
Маша слушала, разглядывая созвездия. Монотонный голос Аглаи, словно бы обволакивал её:
– Не было в общине ни религиозной строгости, ни тем более сектантского фанатизма, ни особых канонов. По простым общечеловеческим законам жили. А те, кто силой Луны был наделён, на других свысока не смотрели. Каждое новолуние праздники устраивали. Девушки хороводы водили, парни силой мерились. Влюблялись, женились, детей рожали, ссорились… Всё, как у всех. Со стороны взглянешь – обычные люди со своими радостями и проблемами. Посторонних в общину принимали неохотно, но случалось. Перед этим старейшины долго советовались, оценивали кандидата. Частенько отворот-поворот давали. И уж точно насильно к себе никого не тянули, не агитировали, как нынешние религиозные организации.
Аглая помолчала немного и продолжила:
– В двадцатых-тридцатых годах нелёгкие были времена. Однако лихо общину стороной обошло, репрессивный каток её миновал. В отличие от старообрядцев, община которых была неподалёку. Тем ох как туго пришлось.
Маша не всё понимала – репрессивный каток, старообрядцы? – однако, общий смысл улавливала. Голос Аглаи теперь звучал немного отстранённо, словно она, забывшись, глядела сейчас прямиком в прошлое и не подозревала, что её кто-то слушает.