– Вот, – она протянула небольшую стеклянную банку с пластмассовой крышкой. – Здесь мазь. Мажь её ожог. А тут, – сунула в руку Маши полотняный мешочек, – шарики из спрессованных трав. Съедай два шарика в день, только сразу не проглатывай, подольше пережёвывай. Это тебе силы придаст. Уяснила?
Маша порывисто закивала, прижав к груди подарки. Ей не верилось, что всё это происходит наяву. Мазь от ожога, шарики из трав. Неужели нашёлся кто-то, кто её пожалел? Пока это с трудом укладывалось в голове. Получается, не все люди причиняют зло? Даже горький комок к горлу подкатил от такого открытия, на глаза навернулись слёзы.
– Скоро всё изменится, – пообещала странная гостья. – Не завтра и не через месяц… но скоро. А до поры – терпи.
– Я буду терпеть, – произнесла Маша. Впервые за долгое время она заговорила, и собственный голос прозвучал для неё непривычно, словно был чужим.
Старуха вынула из кармана чёрного платья три карамельки и сунула их в руку Маши.
– А теперь прощай. Но мы ещё увидимся и поможем друг другу.
Теперь уже не спеша она побрела прочь.
– Как вас зовут? – спохватилась Маша.
– Аглая, – последовал ответ.
Омытая призрачным лунным светом фигура старухи удалялась, удалялась, пока не растворилась в тёплой июльской ночи. Маша вернулась к будке, уселась на траву, положив перед собой подарки. В её голове ещё долго звучал хрипловатый голос: «Аглая… Аглая… Луна любит тебя…»
Маша мужественно вытерпела дикую боль, когда смазывала ожог мазью. А после, чтобы «подсластить пилюлю», сунула в рот карамельку… И обомлела. Она даже представить не могла, что существует такой невероятный вкус. Это было настоящее чудо. Даже боль ушла на задний план. В блаженстве прикрыв глаза, Маша смаковала карамельку и вспоминала слова Аглаи: «Скоро всё изменится».
Проглотив остатки конфеты, Маша с трудом поборола искушение съесть ещё карамельку – рука так и тянулась к сладкому чуду, и пришлось мысленно прикрикнуть на себя: «Нельзя! Такую вкуснятину нужно приберечь на завтра!» И шарики из полотняного мешочка она решила начать есть утром – очень уж не хотелось, чтобы сладкое послевкусие во рту перебилось какой-то спрессованной травой.
Подарки Аглаи Маша завернула в листья лопуха и спрятала в будке. А потом уселась, обхватив чумазыми руками коленки, и до утра смотрела в небо. Она мечтала – теперь уже более смело.
Глава вторая
Один жаркий день сменялся другим. Маша так и жила в будке, чему была рада. Больше всего она боялась, что Грыжа заставит её снова вернуться в вонючий дом, в тёмный закуток за печкой.
Живое мясо на щеке затянулось тонкой розовой кожицей. Рана ужасно чесалась, но Маша на уровне подсознания чувствовала, что это хорошо: чешется – значит заживает. Мазь Аглаи и лунный свет отлично помогали. Да и шарики из спрессованных целебных трав не только притупляли боль, но и прибавляли сил. В полотняном мешочке их было много. Маша съедала один шарик утром, один после полудня. Как и посоветовала Аглая, она их очень долго пережёвывала. Вкус был горьковатый. Съев такой шарик, Маша ощущала бодрость, голова становилась ясной, мысли рождались позитивные, полные надежд.
Фёдор приносил воду и еду – то пару картофелин с капустой, то кусок хлеба. Видимо, тот факт, что его дочь живёт в будке, как собака, не давал совести покоя. Иногда он пьяный вываливался из дома, подползал к Маше на карачках и принимался мямлить что-то невразумительное, словно оправдываясь. Бывало, что отрубался прямо там же – весь в соплях, воняющий мочой и давно немытым телом.
А Грыжа демонстративно не обращала внимания на Машу. Даже мимолётного взгляда не бросала. Да и гости-собутыльники, которые наведывались едва ли не каждый вечер, воспринимали девочку с обожжённым лицом возле собачьей будки с тупым равнодушием. Словно это было нормально, и удивляться тут нечему.
По ночам Маша бродила по подворью, наслаждаясь каждым движением. Ела чёрную смородину и малину, кусты которых росли среди бурьяна вдоль забора. Иногда она подолгу стояла возле калитки в ожидании, что вдруг объявится Аглая. Но нет, не объявлялась. А так хотелось услышать от неё ещё что-нибудь ободряющее вроде тех слов: «скоро всё изменится». Маша часто мысленно повторяла эту фразу, она для неё была сродни таинственному содержимому запертого сундука, ключ от которого ещё предстояло найти. Именно эта таинственность, неопределённость больше всего и волновала, давала простор для воображения. Маша всё чаще и чаще представляла себе всё, что находится за пределами двора, деревни. Её фантазию питали не только картинки из журналов, но и разговоры тех пьяниц, которые она вынужденно слушала, когда раньше сидела в своём закутке за печкой. Образы, которые вырисовывались в голове походили на лоскутное одеяло, сшитое из абстрактных картинок. Это было сродни тому, как человек средневековья пытался осмыслить природу звёзд, громовых раскатов, вспышек молний и извержений вулканов. Хитросплетение реальности и домыслов.