Она подняла голову: словно в ответ на её слова хлопнула входная дверь, и в прихожей послышались шаги. Потом приглушённое ворчание, и на кухню заглянула Судья.
Её пальто было насквозь мокрым, с волос капало, а на лице поселилось такое выражение, словно это Сабрина с Машей вызвали дождь, чтобы ей навредить.
– Сидите? – хмуро уточнила Судья. – Ну сидите, сидите. А там, между прочим, ещё человек умер. Вы вообще как считаете, хорошо работаете, да?
Маша вскочила так резко, что вздрогнула даже Судья. Бросив всё, чем только что занималась, в художественном беспорядке, она побежала в прихожую и принялась натягивать кроссовки.
– Где? Кто это? Врачей уже позвали?
Сабрина неторопливо подошла и привалилась к косяку. Дождевик и сапоги – надевать недолго, а лицо Судьи показалось ей очень занимательным. На нём сменилось сразу несколько выражений – от удивления и до привычной раздражённости. Она потопала по полу, будто сбивая с ботинок грязь.
– Без вас проблем по горло! Тут ещё показывай, кто, куда. Ладно. Одевайся быстро, – буркнула она, ни на кого не глядя.
Сабрина оторвалась от косяка и протянула руку за дождевиком.
Они вышли из дома и отправились влево – от кладбища, значит, в противоположную сторону. Всю дорогу Маша и Судья шагали чуть впереди, обсуждая умершую. Маша спрашивала, часто оборачиваясь на собеседницу, Судья отвечала вяло, односложно.
Сунув руки в карманы дождевика, Сабрина шла позади шагов на пять них и оглядывалась. На положенном месте бабушки с котом не нашлось, и от этого даже захотелось с облегчением вздохнуть. Впрочем, мало ли сумасшедших в глухой деревеньке.
Дом, к которому они свернули, изнутри светился таким же бледно‑жёлтым маревом, как и кухня Судьи. Из‑за того, что первая комната была едва ли больше грузового лифта в каком‑нибудь городском доме, казалось, что она до отказа забита людьми. Не раздеваясь, Сабрина осталась у дверей – с мертвецом тут было кому разобраться и без неё.
Пахло приторно, по‑больничному. Из угла слышался тихий полувой‑полуплач, Сабрина глянула туда, но увидела только пёструю шторку, отделяющую от общей комнаты небольшое пространство.
Рем и его коллега хлопотали у размётанной белой постели. Кто там лежал, Сабрина не увидела, но Маша подошла ближе и, потыкав себе в подбородок ручкой, которую так и не выпустила из рук, принялась что‑то вполголоса спрашивать. Рем вдруг обернулся и, увидав Сабрину, улыбнулся ей и подмигнул. Маша тут же потащила его за рукав – ты чего, мол, не отвечаешь.
Сабрина про себя усмехнулась. Мимо неё, дыша тяжело, как пароход, проплыла Судья. На мгновение замерла, окинула Сабрину взглядом, как будто собиралась ещё что‑нибудь проворчать. Но не стала. Сабрина всё‑таки не Маша, от неё и в ответ пару ласковых слов получить можно. Судья пошла дальше. Вскоре хлопнула дверь.
– Ну что, совсем никаких признаков? – слишком уж громко всплеснула руками Маша. На неё все обернулись, и седой дедушка, сидящий за столом у окна, глухо закашлялся в кулак.
Прикрыв глаза, Сабрина слушала плач, разговоры и покашливания, пока к ней не подошла Маша. Блокнот в её руках был весь исписан, вот только никакого удовольствия она от этого не испытывала. Перебрала загнутые уголки и проворчала, не глядя на Сабрину:
– Опять! Врачи говорят, что похоже на инфекцию. Лихорадка, рвота, слабость. Но почему‑то никто не заражается. И, во‑первых, врачи у нас, – она бросила беглый взгляд на рыжего Рема, – не профессора, прямо скажем. Во‑вторых, мало ли какую заразу можно на болотах подцепить. А вот родственники клянутся, она никуда не ходила, ничего особенного не ела. Если в семье больше никто не болен, значит, это не может называться эпидемией.
Сабрина поднялась на цыпочки и увидела, наконец, убитую. Или умершую. На белых простынях лежала нестарая, в общем‑то, женщина, бледная и худая, и смерть уже навела на неё чёрные тени, но жутко больной она не выглядела.
– Закрою я это дело, ко всем демонам! – снова слишком громко возмутилась Маша. Старик за столом закашлялся с новой силой. – Что мне с ними делать?
Она притихла, покусала губы и рассказала, глядя в сторону, на старый сервант с поблекшими от пыли стёклами:
– Правда, умерла как‑то странно. Вчера вечером всё хорошо было, а утром тоже ничего, но, говорят, уставшей выглядела. А под вечер слегла. И так быстро на тот свет отправилась. Я не медик, конечно…
– К вечеру? – переспросила Сабрина и, подумав, взяла её за локоть.
Улица встретила их промозглым дыханием ветра и ледяным дождём. Маша поёжилась и, по привычке, втянула руки в рукава до самых кончиков пальцев. Из рукавов дождевика теперь выглядывала только вездесущая ручка, которой Маша постукивала то по стене дома, то по деревьям.
Они обошли вокруг дома раз, шлёпая по размокшей земле, вернулись за фонариком и обошли снова.
– Ты что, думаешь, к ним ночью кто‑то пролез? – поинтересовалась Маша, рассматривая заляпанную грязью и дождём стену под окном. Естественно, следов длинных когтей или ожогов от огненных заклинаний там не было.
– Ну, это единственное, что пришло мне в голову.
– Знаешь, ты права. – Маша посветила фонариком выше. Размокшие рамы чуть выступали, казалось, что подцепить и открыть их – проще некуда. Она попыталась – и ничего не вышло. Рамы держались, как приколоченные. – Если это и правда убийство, то маг должен был хоть посмотреть ей в лицо. Я уже не говорю, что прикоснуться… На расстоянии наслать такое очень сложно. М‑да.
Она щёлкнула кнопкой фонарика и сунула руки в карман. Заборы вокруг каждого дома стояли такие, что выдержали бы, наверное, и нападение пары‑другой волков. Представить лезущего через них мага Сабрина не могла. Воображение всегда было её слабым местом.
Они вернулись в дом, снова вдохнули запах грязного белья и чужих жизней. Сабрина осталась подпирать дверь – не видела смысла проходить в комнату, – а Маша вынула блокнот и отправилась на охоту.
Она вернулась довольно быстро, недоумённо скривилась и кивнула Сабрине на выход.
– Спросила, кто к ним сегодня заходил вообще. Сказали, что Комиссар, он часто ходит по деревне и просит ну… опохмелиться. И потом, она сама ходила к Алине. У них вот коза заболела, хотели попросить какое‑нибудь средство. Впрочем, Алина не дала. Ещё Судья с каким‑то делом. Выходит, всего трое.
Сабрина кивнула и толкнула дверь. Она поддалась тяжело, ухнуло что‑то в подполе.
– Зачем Судье, Алине или Комиссару убивать людей?
Почесав ручкой в затылке, Маша кивнула своим мыслям и шагнула на крыльцо.
– Вот этого я не знаю. Пойдёшь со мной на кладбище? Может быть, связь появится.
– На кладбище? – возмутилась Сабрина, она‑то уже приготовилась вернуться на тёплую кухню и съесть приготовленный ужин, а после него можно было сразу завалиться спать – под шорох дождя спится очень хорошо. – Ты с ума сошла, там же темно, и развезло небось так, что не пролезть.
Вместо ответа Маша достала из кармана фонарик и направила его луч себе на лицо. Улыбнулась. Гримаса вышла жуткой.
Маша сидела на приземистой оградке и покачивала скрещенными ногами. Отсюда не видно было огоньков деревни, фонарик она отключила, чтобы глаза привыкли к темноте, а свет – голубоватый, призрачный – давал только экран мобильного. Он же и освещал сосредоточенное лицо Маши.
Сабрина побродила по склону, каждый раз старательно обходя дотлевшую кучу листьев, и прислушалась к шороху ветвей и журчанию ручья. Ни одного постороннего звука – хорошо. Вот демон нёсся бы так, что его стало бы слышно за километр. Тупое животное.
Человек стал бы подкрадываться тихо, но его бы Сабрина тоже заметила. Шуршали бы листья под ногами. И по кладбищу просто так не пройдёшь – или в оградку врежешься, или застрянешь между.
– Ну что, пришёл ответ?
Маша отрицательно качнула головой.
Вздохнув, Сабрина зашагала обратно – к большому трапециевидному памятнику, снова сощурилась, стараясь рассмотреть портреты в овальных фарфоровых рамках.
– Слушай, – негромко позвала её Маша, опуская руки на колени. Телефон задумался и перестал светиться. – Я вспомнила. Мне такой странный сон приснился сегодня.