– Всё готово, – возвестила Маша, звучно скребя ложкой по краю сгущёночной банки. – Налетайте.
Рауль тут же выдвинул два стула, плюхнулся на один из них и потащил к себе весь торт сразу, заодно собирая пальцем потёки сгущенки на краях блюда.
– Эй! – возмутилась Сабрина. – Понабежали тут.
– С вас заварка, – ввернула Маша, протирая полотенцем широкий железный нож – исчезали одно за другим пятнышки ржавчины на лезвии.
В кухню тихонько протиснулся Ник уже с чашкой, он подцепил чайник за прозрачную ручку, налил себе и сел на свободный стул. «Аромат гибискуса», – прочитала Маша на пачке чая. Цветные ярлычки свешивались из каждой чашки, как флаги поверженных государств. Почему‑то стало трудно дышать.
Сабрина открыла было рот, чтобы возмутиться, но только махнула рукой и пошла ставить чайник снова – кипяток подошёл к концу.
– А у вас как с объектом? – поинтересовалась Маша, разрывая неловкую паузу.
Намазанные сгущёнкой вафли весело хрустели под ножом, а в углу Сабрина уже звенела посудой и притворялась, что ничего не слышит. Она до сих пор переживала неудачу, и шли впустую все слова Маши о том, что завтра сущность обязательно проявит себя, да и Миф даст пару подсказок. Честно признаться, Машу и саму вводила в ступор мысль, что у Сабрины могло что‑то не получиться.
– Да хорошо, там только сидеть и сидеть, – проговорил Ник с набитым ртом. От его куска торта на скатерть упала капля сгущёнки. – У нас же старая телебашня в речном районе. Там столько сущностей, хоть диссертацию пиши. Всех, наверное, и за практику не опишем.
От грохота все трое вжали головы в плечи – Сабрина бросила в раковину охапку чайных ложек. Постояла, опираясь на край мойки, вздохнула и принялась их мыть. Рауль вопросительно взглянул на Машу, и та в ответ жалобно приподняла брови – не спрашивай.
– Сабрина, ну я же для тебя торт мазала, а ты собираешься весь день ложки мыть?
Та дёрнула плечом вместо ответа.
Мимо окна на пятом этаже носились птицы, разгорался в голубом‑голубом небе летний день, и выбираться на улицу никому не хотелось. Солнце раскалило крыши города.
Притихшее на лето общежитие вдруг снова расцвело голосами.
– О, а здесь кормят? – Растрёпанная Ляля внеслась в кухню, похватала все миски, оставленные невнимательными соседями, потом учуяла торт и нависла над ним, как медсестра над раненым – не бойся, я тебя спасу.
«Чего‑то не хватает», – растерянно подумала Маша, разглядев её щеки, измазанные чем‑то чёрным, и оглянулась на дверь. В проёме безропотной тенью застыл Мартимер. – «Ну вот, теперь все в сборе».
– А как у вас с объек… – Ляля замолкла, пойманная взглядами Маши и Рауля. Ник облизывал сгущёнку с пальцев.
– Держи лучше. – Маша двинула в её сторону две чистые чашки.
Открыли окно, и писк птиц стал совсем близким, внизу на дороге загудели машины, и запахло нагретым асфальтом. Сабрина тщательно вытерла руки и устроилась на стуле рядом с Машей, подобрав под себя ногу. Попивая чай, она смотрела мимо, никому не отвечая и не реагируя на шутки. Её кусок торта, заботливо уложенный Машей на отдельное блюдце, оставался не тронутым.
– Слушай, классная штука, – заявил Рауль, оттирая полотенцем сгущёнку с рубашки. – Сбацаешь мне такой на день рождения?
Теперь на большом блюде лежали только вафельные крошки, и Маша по привычке бултыхала в кружке остатками чая, прищуривала глаза и смотрела, как отблески света прорастают длинными тонкими лучами.
В коридоре послышались лёгкие шаги, и она затылком почуяла чужое присутствие. На пороге возникла девичья фигура в цветастом халатике выше колен. Маша не сразу обратила на неё внимание, и когда обернулась, Альбина уже стояла, горестно сжимая губы. Тонкие морщины разрезали лоб, тонкие руки – как птичьи лапки – были сложены на груди.
– А… вы все здесь собрались, да? – проговорила она чуть слышно, но каким‑то странным образом заставляя всех обернуться.
Замешательство длилось всего мгновение, а затем Альбина развернулась и ушла, бесшумно ступая мягкими тапочками по паркетному полу.
– Наверное, стоило её пригласить, – пробормотала Маша себе под нос, отставляя кружку подальше.
– Вообще‑то мы никого не приглашали, все так, сами явились, – резко поднимаясь со стула, фыркнула Сабрина.
Из гулкого общажного коридора послышались прерывистые всхлипы.
– Да, перехвалил я вас, однако. – Разглядывая их графики, Миф почесал в затылке карандашом. – Что‑то слабовато, леди.
Сабрина сидела с каменным лицом, сложив перед собой руки, как первоклассница, только вот у первоклассниц не бывает таких жёстко поджатых губ, и таких сведённых у переносицы, чёрных, как графитные линии, бровей.
– Маша. – Миф постучал по парте обратным концом карандаша. – Что же там такого сложного, что поставило вас в тупик? Страшно? Темнота сбивает с толку? Или стены давят? Расскажите мне.
– Не совсем так, – нерешительно отозвалась Маша. Обычно говорила Сабрина, но сейчас она, кажется, дала обет молчания. – Мы вроде всё делали как обычно. Сама не понимаю, почему не получилось.
Сабрина тяжело дышала у её плеча, Миф смотрел изучающе. Под их обоюдным осуждением Маша почувствовала себя мышью на препаровальном столике. Пришпиленной за все четыре лапки.
– Маша, мне кажется, вы абсолютно не стараетесь, а так нельзя. Понимаете, железо не сделает за вас всю работу, нужно потрудиться самим. Я не зря сказал, что объект довольно сложный. – Миф посмотрел мимо и сузил глаза, как будто там было интересно, куда интереснее, чем с Машей. За окном аудитории пылал белёсый диск солнца. – Сделайте то же самое, что делаете обычно, только ещё лучше. Сущность выйдет к вам. Должна выйти. Если, конечно, я в вас не ошибся.
Его губы были испачканы чернилами – Маша видела. Ей вдруг стало очень страшно его разочаровать, и этот страх сковывал пальцы – она сжимала их в замок. Миф хлопнул стопкой листов по ладони и тут же поднялся, уперевшись руками в парту.
– Пока что тут нечего обсуждать, леди. Надеюсь, на завтрашнем отчёте вы порадуете меня.
Они же снова остались последними – по мановению руки Мифа, и Маша кожей ощутила пустоту коридора ещё до того, как открыть дверь. А за открытыми окнами, наверное, верещали стрижи. Хотя нет.
– Маша.
Не успела её ладонь лечь на дверную ручку, Миф окликнул её, и брови Сабрины снова сошлись у переносицы.
– Задержитесь ещё на две минуты. Пусть ваша подруга подождёт в коридоре.
Где‑то за полдень облака заволокли небо, и стало хоть немного легче дышать. Сабрина опять засела за графики, забыв – или притворившись, что забыла, – все сегодняшние разговоры, а Маша, скорее от безысходности, чем по непреодолимому желанию, выбралась из комнаты.
На закрытой лоджии она расстелила спортивный коврик и села, слишком измученная мыслями, чтобы оставить силы на упражнения.
…Асфальтовая дорожка от института к общежитию вилась по кленовой роще. Проходя мимо беседки, Маша меланхолично отметила, что узорчатые лавочки пустуют. Жарящее изо всех сил солнце разогнало даже заядлых гуляк.
Она догнала Сабрину и положила руку ей на плечо.
– Ну перестань дуться. Горгулью пережили, и Мифа как‑нибудь переживём.
– «Ваша подруга» – он так сказал, – состроила недовольное лицо Сабрина. Нельзя сказать точно, чего в ней было больше: удивления или злости, но Маше стало немного не по себе от её тона.
– Да ладно тебе.
До общежития они дошли молча, и у самых дверей Сабрина остановилась и села на скамейку ядовитого цвета.
– Рассказывай. Думаешь, я боюсь получить плохую оценку? Думаешь, это волнует меня больше всего на свете?
Маша в нерешительности замерла у перил.
– А что тогда?
– О чём вы говорили с Мифом? – прокурорским тоном поинтересовалась Сабрина.
Мимо прошествовали две важные старшекурсницы, полностью погружённые в свои взрослые серьёзные проблемы, и даже не обернулись. Маша смотрела им в спины и не знала, что отвечать.
– Маша, я волнуюсь.