Слёзы не принесли облегчения, скорее наоборот – всколыхнули в душе мутную болотную жижу, заставили вспоминать всё с самого начала. Бессмысленные попытки представить, как всё могло бы случиться по другому. Ник погладил её по волосам.
– Соберись. Ей как никогда нужна твоя помощь. Подумай, что Сабрине сейчас в десять раз хуже, чем нам. Так что соберись, поспи, и завтра мы все вместе подумаем, что делать. И сделаем. Не может быть, чтобы она не вернулась.
Маша закивала, потому что не получалось говорить сквозь слёзы.
Да, нужно взять себя в руки. Да, истерикой никому не поможешь. Да, она сильная. Да, да, да…
Спала она или нет – Маша так и не поняла. Перед глазами мелькали заплетённые паутиной потолки, колонны в алом свете маячков, провалы‑двери, снова паутинные потолки. Потом раздался стук. Она вскочила с кровати, отчаянно соображая, кто же может стучать по колонне.
– Маша? С тобой там всё в порядке? – послышался приглушённый взволнованный голос.
Ещё не очень сжившись с пространством, она поплелась открывать дверь. Оказалось, что небо уже совсем светлое, в небе носятся громогласные стрижи, а часы показывают семь утра.
На пороге стоял Миф.
– Разрешишь пройти? Ох, как у тебя душно, я открою окно.
Пока он возился с задвижками, Маша снова присела на кровать. Она чувствовала себя разбитой, шею и лоб покрывала лихорадочная испарина.
– Еле нашёл тебя, – сообщил Миф, верхом садясь на стул и складывая руки на его спинке. Стёкла очков так блестели, что Маша не могла рассмотреть выражение его глаз. – Ну что, пришла в себя? Продолжим разбираться?
Машу бросило в жар от мысли, что ей придётся снова пересказывать вчерашние события. Она открыла было рот, но тут же закрыла. Миф заговорил первым.
– Понимаешь, – он замолчал, берясь протирать очки краем рубашки. – Понимаешь, я сам занимался этим объектом несколько лет назад, ничего особенного не нашёл и бросил, потому что появились другие дела. Если честно, я до сих пор не очень понимаю, что случилось с твоей подругой, ну нет в больнице никакой аномальной активности. Но раз уж ты утверждаешь, что она не могла так… пошутить, то будем искать. Самый лучший вариант, который я вижу: она заблудилась. Сама же видела, какие там катакомбы.
– Но у Сабрины была карта и фонарик. – Маша вдруг обнаружила, что её голос дрожит. – Я не представляю…
– Ша! – остановил её Миф. – Мало ли, что случилось – упала, например, в провал и подвернула ногу. Ну не будем пугаться раньше времени. Да и я не о том. Знаешь, Маша, я всю ночь думал над тем, что ты мне рассказала.
Она слушала, бессильно опустив руки на колени, а Миф говорил. Его голос мягкими бинтами пеленал её панику, не давал ей вырваться наружу.
– По твоим рассказам это похоже на сильно разросшуюся сущность. Такая с лёгкостью покопается в наших с тобой головах и выдаст ещё парочку видений.
Он замолчал, глядя в открытое окно, за которым теперь ещё громче верещали стрижи.
– Мифодий Кириллович. Скажите, что вы увидели в той комнате вчера? Когда сказали мне уходить.
Он быстро глянул на неё, и Маша вообразила, какое жалкое зрелище представляет сейчас из себя: спала она прямо в одежде, на то, чтобы умыться и причесаться, конечно, не нашлось времени. Пересохшее горло давно требовало глоток воды.
– Мне просто показалось, Маша. – Из‑за блестящих стёкол она снова не могла различить выражения в его глазах. Миф поднялся, вернул стул на место. – Одевайся, через час поедем к больнице. Веришь в каких‑нибудь богов? Помолись им.
К человеческим богам Маша всегда относилась скептически. В конце концов, люди всегда останутся людьми, и богов своих будут очеловечивать до безобразия. Маше больше нравился бог магов – Вселенский разум, который и богом‑то по большому счёту не был. Квинтэссенцией энгергетики всех живущих, не создателем, а созданием. А значит, чем‑то вроде аномальной сущности. Поверить в сущности Маше было очень легко.
Пока она приводила себя в порядок, пока искала чистую футболку, стало немного спокойнее. Наверное, предел страха был уже пройден, и ей осталось только жить в нём, как живут в полуразрушенном доме, если некуда больше идти.
Минут через двадцать явился Ник и выслушал всю историю от начала до конца.
– А почему она просила забрать её с собой? Это что‑то значит?
– Это просто. – Она достала с полки обтрёпанный учебник, перелистала его, надеясь тут же найти нужную страницу, но не вышло. – Сущность сама не может покинуть пределы больницы, потому что больница – её часть. Но она выросла до таких пределов, что собственное тело‑здание стало для неё тесным. Единственная возможность сущности вырваться – помощь кого‑то из людей. Вот она и просит помощи. Я об этом только недавно читала.
Ник нахмурился.
– У кого‑то просит помощи, а кого‑то кушает? Прости, я не имел в виду… – Он запнулся.
– Ничего, – тихо отозвалась Маша, опускаясь на стул рядом с ним. – Это Миф привёл меня в смятение. Вроде бы ничего плохого и не сказал, а осадок остался. Мне всё больше и больше не нравится такое положение дел.
Она усмехнулась. Казалось бы – куда ещё больше?
– Ладно, будем надеяться, что Миф прав, и Сабрина подвернула ногу, потеряла карту и заблудилась в трёх галереях. Впрочем, если аномалия её водит, то это вполне реально. – Маша подхватила с кровати сумку, непривычно лёгкую без приборов. – Я еду с ними. Позвоню, если что‑нибудь выяснится.
При ярком свете солнца больница растеряла всю свою угрожающую мощь. Стало видно, как непогода сильно подточила бетонную свечку, и прогнившие строительные леса у одного из крыльев казались переломанными рёбрами.
Здание дышало – Маша чувствовала это, стоя в десяти шагах от входа, и не понимала, что происходит со всеми приборами, которые раз от разу демонстрируют ряды нулей.
Одну её в больницу Миф не пустил, а сам постоянно был занят. Из случайно услышанных разговоров Маша понимала, что за утро оперативники обыскали второй и третий этаж, а к полудню добрались до шестого. Выше подниматься они не стали. И никаких новостей.
Блеск алых маячков был виден даже через забитые досками окна. Она бросила взгляд на наручные часы: почти два, а она всё время просидела на старом бревне, в тени деревьев. Маша уже думала пройти на огороженную территорию самостоятельно, когда в дверном проёме показался Миф.
Он огляделся по сторонам, как будто вышел из поезда в незнакомом городе, и направился к Маше, глядя себе под ноги. Она зашагала ему навстречу.
– Орлова, – сказал он, глядя в сторону и щурясь, хоть солнце спряталось за бесконечным серым маревом облаков. – Похоже, это всё, что мы можем сделать. Похоже, это конец нашего мероприятия.
Миф снял очки и принялся протирать их о край рубашки, загнувшийся от ветра. Секунды две Маша не могла понять, что он имеет в виду.
– Как это – всё? – медленно произнесла она. Слова были чуждыми влажному воздуху и редкими крикам птиц. Машу сковало холодом посреди душного июля. – Мы же её не нашли, как это – всё?
Она смотрела на Мифа снизу вверх и никак не могла поймать его взгляда.
– Маша, поверь мне, я десять лет работаю с такими вещами. Это безнадёга. Маш, печально, но иногда так бывает.
Птицы закричали, как оглашенные, заметались в кленовых кронах. Она почувствовала, как медленно кругом идёт голова, захотелось сесть или хотя бы опереться на что‑нибудь. Она сделала шаг назад, покачнулась.
– Но я ведь даже не была там. Я весь день просидела возле больницы!
Миф блеснул стёклами очков, повернувшись, наконец, к Маше. Он выглядел осунувшимся, постаревшим лет на десять – так сразу. Светлые волосы, собранные в хвост, растрепались, и прядь металась по ветру.
– Ты такой профессионал, что сразу же сделаешь то, что не сделал десяток военных Центра? Маша, понимаю, что ты расстроена, но не нужно судьбу смешить.
Она встрепенулась, взмахнула руками, переполненная возмущением до краёв.
– Мифодий Кириллович, вы хоть понимаете, что кроме меня никто не видел аномалию? Никто её даже не чувствует, а я чувствую. Мне нужно попробовать. Ну неужели вы можете всё так бросить?