– Вообще‑то меня не особенно хотели выписывать, но признали, что динамика положительная. Ну, если честно, я почти сбежала. – Маша улыбалась, смущённая таким вниманием.
Ветер притих в кронах деревьев, перестали мельтешить по лицам солнечные зайчики, и Сабрина увидела то, что пряталось за Машиной улыбкой. Тонкая горькая морщинка у переносицы. Секунда – и морщинка исчезла.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Мартимер, громко шкрябнув метлой как раз за спиной у Маши.
– В целом хорошо…
Он удовлетворённо кивнул.
– Но если станет хуже, нужно принимать масло чёрного тмина. По ложке в день, с самого утра. Очень помогает. Я тебе принесу.
Глава 12. Преподавательский совет
Выводы писали в последний вечер, и Маша задремала над клавиатурой, отвыкшая от такого бешеного ритма. Отчёта по практике все традиционно боялись даже больше, чем экзамена по демонологии. Хотя Сабрина и махала руками в ответ на каждую попытку Рауля раздуть панику, но сама весь вечер судорожно рылась в конспектах.
– Чего все так расшумелись! Главное тут – побыстрее отчитаться, никому не хочется летом выслушивать наш бред. Посмотрят, скажут, мол, идиоты вы все, гнать вас всех взашей, да ладно, живите, и разойдутся. Тоже мне, нашли проблему, – громко выговаривала она, листая учебник.
Маша занималась приятным делом – дремала на тёплой клавиатуре ноутбука. Под голос Сабрины, как под шорох дождя, хорошо и привычно спалось.
– Ты записала? – Сабрина подтолкнула ножку стула, и Маша проснулась. – Мне категорически не нравится наш отчёт.
– Наверное, пойду прогуляюсь, – простонала Маша, поднимаясь. – А то я ничего уже не соображаю.
В двенадцать ночи по коридорам общежития летал сквозняк. Она дошла до кухни, никого не встретив, плеснула в кружку чуть тёплой воды из чайника и встала у окна.
– Не спится? – раздалось за спиной.
Маша вздрогнула, расплескав воду на любимую футболку с надписью «армия», обернулась. В дверном проёме стояла Альбина в позе бедной родственницы, которую не пускают даже на порог.
– Да я бы с удовольствием легла спать, – пробормотала Маша и снова отвернулась. Альбина, конечно, не виновата, что вызывала у неё чувство вины, смешанное с опаской.
– А мне вот не спится, – вздохнула Альбина, становясь рядом.
От неё пахло приторно, словно чьим‑то чужим праздником с вином и фейерверком. Маша посторонилась.
– Что‑то произошло, пока меня не было? – осторожно спросила она, выстукивая по подоконнику непонятный ритм. Воды больше не хотелось. – Говорят, ты не останешься в нашей группе?
– Ага, – выдохнула Альбина, мечтательно глядя на огни города. На перекрёстке светофор безостановочно мигал жёлтым.
– Что именно случилось?
Вместо ответа взвыл за окном двигатель ночного лихача. Маша поняла, что продрогла, и сложила руки на груди. Странно – из окна не дуло.
Альбина пожевала бескровными губами.
– Просто я решила уйти из института. Мне здесь не нравится. В смысле, я везде чужая.
Сладковатый запах стал сильнее. Маша покосилась на форточку – нет, закрыто. В мокрых от пота пальцах заскользил бок кружки. Маша решительно отставила кружку на стол и шагнула прочь.
– Не буду тебя отговаривать. Я вообще считаю, что нельзя навязывать людям своё мнение. Если ты решила уходить – то уходи. Ну а теперь извини, мне нужно ещё дописать отчёт.
Альбина кивнула, не оборачиваясь, как будто её приворожили подмигивающие огни многоэтажек. Где‑то за кленовой рощей серебрилась ночная подсветка института.
Маша замерла на пороге с ощущением, будто забыла на подоконнике что‑то очень важное, например, кусок отчёта. В задумчивости покусала ноготь на большом пальце.
– Альбина, а Ляля с Мартимером говорят, ты с ними не ходила на объект. Правда?
Халат закачался у неё на плечах, как, бывают, качаются флаги на мачтах военных крейсеров.
– А зачем мне с ними ходить? Я же решила уйти.
– Ну конечно‑конечно, – глухо усмехнулась Горгулья.
На кафедре – в несообразно‑длинной комнате, разделённой шкафами на три отдела – всегда говорили вполголоса. Потому что в третьем, самом крайнем отсеке, работал завкафедрой. Но сегодня Татьяна Альбертовна не стеснялась.
– Да, вот из‑за таких мы и теряем бойцов. Именно из‑за тех, кто только и жаждет, что драгоценного себя спасти.
В узком пространстве между шкафами зазвучали её шаги – как будто под звуки военного марша. Зашептали рядом осторожные шажочки Максима – тишайшего преподавателя ориентирования, которого по отчеству даже первокурсники не называли.
– Вы преувеличиваете. Ну всё же закончилось благополучно. Зачем снова ворошить прошлое?
– Я не ворошу прошлое, я собираюсь разобраться в ситуации, чтобы больше в подобные не попадать!
Снова шаги, снова шуршание бумаги. Из‑за своего стола подал голос Леонор Итанович, полностью скрытый развесистым папоротником в горшке. Он обожал цветы, и методично превращал кафедру в отдел ботанического сада. И превратил бы окончательно, если бы не Горгулья.
– Вот в восьмидесятых я бывал в Полянске. Тогда ещё это была такая глушь, что даже автобусы не ходили. И вот как раз там произошёл интереснейший случай…
Громко хлопнули дверью. Закашлялся и замолчал Леонор Итанович. Миф вошёл на кафедру и бросил на стул дорожную сумку.
Весь пол здесь засидели разноцветные солнечные зайцы – под витражом в холле института Маша сама себе казалась разноцветной. Загорелые руки, и те сине‑красные. У дверей с надписью «кафедра» ей только и оставалось, что снова и снова перелистывать отчёт.
– Знаешь, я всю ночь не спала. Учитывая ещё и то, что мы легли, когда уже светало… – У неё никак не выходило перестать тереть глаза.
Сабрина зевнула, закрываясь ладонью. Её лицо из‑за витража казалось нездорово‑зелёным. Маша поёрзала на подоконнике, с тоской глядя на кафедральные часы под потолком.
– Ночью приходила Альбина, сказала, что забирает документы из института.
– Правда? – восхитилась Сабрина. – Хоть одна хорошая новость.
Маша со скукой посмотрела в конец коридора, длинного, как тоннель в метро. Летом в институте было пусто, печально болталось у входа объявление со временем работы приёмной комиссии, праздно шатались туда‑сюда преподаватели, по юности и неопытности не допущенные до полевой работы с курсантами.
У лестницы появился силуэт девушки в лёгком платье. Она приостановилась на секунду, потом махнула рукой.
– У вас тоже отчёт сегодня?
– Луиза! – Маша спрыгнула с подоконника так громко, что стало слышно в другом крыле.
Светловолосая очень бледная Луиза улыбнулась, подходя ближе. У неё была замечательная улыбка, как будто ярче вспыхивало пламя свечки.
Луиза училась в четвёртой группе. И практика у них проходила в стенах института, и, если совсем честно, о ней ходили истории похлеще, чем о лесных ведьмах. Никто, конечно, не стал бы расспрашивать напрямую, чем занимается четвёртая группа на своей кафедре, на нулевом этаже. Но Луиза Маше всегда нравилась – вот уж от кого не получишь тычка в спину.
Они постояли у витража, болтая о том, как надоели жара, суматоха и учёба. Голоса эхом отражались от стен и замирали под сводами института. Сабрина нарочито громко перелистывала страницы отчёта, по привычке нагнетая обстановку. И половина тем изошла на нет, когда Маша вдруг вспомнила:
– Слушай, ты же, кажется, хорошо знакома с третьей группой?
Луиза потеребила ленту, заменяющую пояс. Она имела привычку по‑птичьи наклонять голову вбок, когда озадачивалась. В прозрачных глазах отражались солнечные зайчики.
– Да, я два месяца даже с ними училась.
– Вот скажи мне, что за случай с этой вашей Альбиной? Шуму на весь институт, а теперь она ещё и собралась окончательно уходить. Ты ведь наверняка слышала?
Сабрина рассержено шлёпнула отчётом по колену. Разговоры про несчастную девочку Альбину изрядно надоели всем в округе. Луиза же сделала большие глаза.