Она уступила, не вдаваясь в споры, но усталость смыла привычную интеллигентность.
– Ясное дело – плохо. Вы бы поснимали с себя амулеты. Из них как минимум три – для призыва, а не для защиты, – сказала Маша, давя из себя улыбку, и ушла в другой конец салона, слыша злобное уханье в ответ.
Оглянулась – женщина уже перебирала подвески, потом бросила их и принялась ощупывать серьги.
Гадкое предчувствие жило внутри. Маша ощупывала его со всех сторон, пытаясь понять, к чему это. Потом она вспомнила о бумажке, на которой записала адрес Мифа. Адрес нашёл для неё Алекс, хоть долго ругался, плакался, что слишком сложно, но добыл в конце концов.
Она вышла из автобуса за четыре остановки до нужной и долго плутала по кварталам, приставая с вопросами к прохожим, пока не нашла нужную улицу. Она тянулась вдоль набережной.
Это была старая улица, одна из самых старых в городе, наверное. Слева застыл бесконечный бетонный парапет, о который билась вода. Справа тянулись дома – не чопорные многоэтажки. Каждый из домов – в кованой ограде, перед дверями одних – каменные демоны. На крыше других – скрипучие узорные флюгеры. Каждый в своём личном тумане. И притихшая дорога между ними и рекой.
Маша нашла дом номер семнадцать. Перед ним оказалась детская площадка – всего пара лесенок и качели, пустая песочница. На краю песочницы сидела женщина и завязывала шарф девочке, та несмело брыкалась, но терпела.
– Ветер с реки, – громко выговаривала ей женщина, – простынешь.
Маша не видела лица девочки. Повернувшись боком к низкой ограде, словно кого‑то ждала, она исподтишка понаблюдала за ними. Девочка возила совочком по сырому гравию. Из гравия никак не лепился кулич. Женщина так и осталась сидеть на краю песочницы, неловкая, как большая птица на тоненькой ветке.
Маша хотела заговорить с ней, но не знала, как начать. Она и без представлений узнала её, ту, которую никогда не видела. В трёхэтажном доме не так уж много квартир. Очень маленькая вероятность, что среди всех жителей дома найдётся ещё одна мама с маленькой дочкой.
С реки и правда дул холодный ветер. Девочка принялась собирать жухлые листья. Вряд ли она прожила на свете больше пяти лет, и шапка с огромным помпоном то и дело сползала на ухо.
Давно пора было уходить, но Маша никак не могла оторвать от них взгляда. На этих людей – понурую женщину и девочку, завернутую в шарф, – она собиралась наслать сущностей. То есть, конечно, в основном удар придётся по Мифу, но и на них аукнется, тут не рассчитаешь наверняка.
На них.
Многие от такого сходят с ума. Первокурсников пугают жуткими историями, сотни раз перевранными, но всё равно верными по сути. От такого сходят с ума. Даже если не попадают в тихий дом на отшибе города, всё равно не могут жить по‑человечески.
Боятся смотреть в окна по ночам, впадают в истерику от тихого шороха воды в трубах.
Вот на что она обрекает девочку с большим помпоном.
Маша развернулась и зашагала прочь. Перебежала дорогу: за парапетом набережной в воде плавали посеревшие листья. Река кружила их в крошечных водоворотах, подбрасывала на волнах. Своего отражения Маша не увидела.
Наверное, просто не хотелось видеть.
Глава 5. Глупая сила
Забросив в сумку учебник по истории, она сбежала по лестнице. Пропускной терминал мигнул зелёным. В холле библиотеки было тускло и прохладно, как всегда. На дверях читального зала висела табличка: «проветривание десять минут». Витиеватая загогулина внизу.
На ощупь Маша отыскала в сумке номерок, протянула его гардеробщице.
– Пожалуйста.
Маша увидела её руки – коротко остриженные ногти, серенькие перчатки без пальцев – и ощутила, как всё сжалось внутри. Она подняла глаза: гардеробщица уже возвращалась с её курткой. Улыбнулась отстранённо, как будто своим мыслям и положила куртку на узкую перегородку.
– Спасибо.
Она уже уходила. Маша кое‑как оделась и побежала к выходу. Дороги от библиотеки до главного корпуса – минут на пять, но она торопилась, так что поскальзывалась на обмякших палых листьях, распугивала первокурсников.
Дверь под лестницей. Из щели выбивалась струйка сигаретного дыма. Маша дёрнула дверь, и та легко поддалась. В кабинете Мифа горела одна единственная лампа. Он стоял посреди комнаты и курил с таким видом, будто размышлял о самом важном жизненном вопросе.
Маша запнулась о прислонённую к шкафу стремянку, та загремела, и Миф обернулся. Сигарета таяла в его пальцах, утекала дымом под потолок.
– Орлова, молодец, что пришла, – сказал Миф без улыбки.
А она так долго думала, что ему сказать, и теперь не могла подобрать слов.
– Садись, – добавил он, помолчав. Сам остался стоять.
Маша села на привычное место. Попробовала спрятаться за аквариумом, как вдруг заметила, что он вымыт, наполнен прозрачной водой, и в ней плавает новая золотая рыбка.
– Ну и что ты творишь? Ты можешь мне объяснить? – со спокойствием смертельно больного поинтересовался Миф.
Маша вцепилась в подлокотник. Она ждала от него всякого: угроз, ругани, не ждала только ледяного спокойствия, и получила именно его. То подленькое существо внутри, которое жаждало мести, так и осталось голодным.
– Что я творю? – сказала Маша срывающимся голосом. – Я пытаюсь снять проклятье, которые вы на меня наложили. А что, по‑вашему, я должна творить?
Он с силой растёр недокуренную сигарету в пепельнице.
– Ты должна была ждать.
– Но вы ведь исчезли, бросили меня.
– Но я ведь вернулся.
Маша замолчала. Она могла доказывать ему, что не умеет читать мысли, и что он должен был оставить ей знак, хоть ползнака, что вернётся. Но в голове, как надоедливая муха, крутилась единственная мысль: «Ты слишком много требуешь от мужчины, который тебе не принадлежит».
Если бы на её месте была гардеробщица в серых перчатках, она бы, конечно, имела право требовать и топать ногами.
– Значит так, – сказал Миф, не глядя на неё. С книжных полок ухмылялись фотографии серьёзных людей. – Так. Раз обычные слова на тебя не действуют, то я приказываю. Как старший по званию приказываю тебе не лезть в это. Учись, гуляй, читай книжки, или чем вы там занимаетесь по вечерам? Только не лезь.
«Любопытно, что его вернуло», – думала Маша. – «Замучила совесть? Дотянулось правосудие в виде жены с ребёнком? Или он предчувствовал страшную гадость, которую я собиралась ему устроить?»
– А вы что будете делать? – Она сложила руки на коленях. Изобразила из себя хорошую девочку, сама уже не веря в то, что может быть хорошей.
Миф постучал ногтем по стеклу аквариума. Рыбка меланхолично водила прозрачным хвостом вправо‑влево и не замечала его. Словно бы нарочно.
– А я буду всё это разгребать.
Она смотрела на него снизу вверх, как и положено примерной ученице.
«Радуйся, Миф. Живи этой секундой, пока ещё можешь. Пока ты всё ещё думаешь, что я верю тебе».
– Да я ничего. Я просто хотела узнать, а как вы будете это разгребать? Как в прошлый раз, или всё‑таки как‑то по‑другому. Хорошо, если бы по‑другому, а то ведь в прошлый раз вы ушли, сбежали, трясясь за свою драгоценную жизнь.
Миф посмотрел на неё прямо. Очки сползли на кончик носа.
– Что ты сказала?
– А что, всё было не так? – притворно удивилась Маша. – А я отлично помню. Было лето, была недостроенная больница, в которую вы послали нас с Сабиной. Была сущность, которую сначала не распознали, а потом она увела Сабрину, и несколько дней никто понятия не имел, жива она или нет. Я помню, как вы сбежали, как только почуяли, что сущность – не просто какой‑то там завалящий домовой дух.
Он выпрямился и сжал пальцами переносицу. Полосатый свитер натянулся на груди от тяжёлого вздоха. По столу ползала мелкая мушка. Она замерла на расстоянии вытянутой руки от Маши, умываясь. Маша прихлопнула её ладонью и не попала – мушка поползла дальше, на пяти ногах, с перебитым крылом.
– Так значит, вот как ты всё видишь, – сказал Миф. – А хочешь знать, как вижу я? Как я вижу девчонку, которая по причине крайней глупости и самонадеянности влезла в самый центр аномалии, а другая собиралась последовать за ней, чтобы, значит, трагически там погибнуть. И как я, вытаскивая тебя оттуда за шиворот, спасал твою бесполезную жизнь, чтобы сейчас выслушивать обвинения.