Рядом с погасшим компьютером стояла глубокая тарелка с водой. Шторы были задёрнуты – горела свеча. Она увидела стриженый затылок Алекса. Тот склонился над книгой.
Маша закрыла глаза и почувствовала незнакомые тяжёлые шаги за стенами. Шаги были снаружи, но уже близко.
– А ну‑ка стой!
Алекс обернулся, сияя на неё улыбкой.
– Ты как раз вовремя, можешь помочь. Я тут пытаюсь разобраться с технологией вызова, мне принесли книжку. Ну ты же знаешь, да?
В несколько шагов она пересекла комнату и смахнула со стола тарелку. Вода в ней уже порозовела от крови. Тарелка упала на колени Алексу, брызнув порченой водой ему на одежду. Маша раздёрнула шторы.
Она прислушалась: шагов больше не было. Видимо, Алекс не преуспел в призывах. Ему сложнее: он‑то – не яркая лампочка, обычный огарок в темноте.
– Идиот, – сказала она членораздельно. – Никогда больше так не делай. Понял меня?
– Почему?
Алекс смотрел на неё бездомным псом, пальцы сжимались на подлокотниках кресла. Маша знала, что её услышит его мать и наверняка осудит, потому что зазорно кричать на инвалида.
– Потому что ты вообще не представляешь, что это, что случается! Людей потом по кускам собирают, а в лучшем случае – сразу в дурдом. Ты об этом мечтаешь, да?
Он опустил голову.
– Извини, я не знал.
– Извини, – передразнила его Маша. Злость схлынула, оставив горькое послевкусие. Её ведь разозлил не глупый эксперимент Алекса. В конце концом, тихий дом, самый спокойный район города – всё, что могло сюда прийти – пара домовых духов из подвала. Ну скрипела бы дверь по ночам. Разбилась бы пара чашек. Вряд ли их хватит на большее.
Она злилась на себя, потому что секунду назад видела себя со стороны. Безрассудную, ошалевшую от свалившейся на неё силы. Она пошла в чёрный дом – и никакие правила не были ей указом. Она пошла к Смертёнышу, и ей было плевать, что маленький мальчик уничтожает целый дом. Она пошла на заброшенную стройку, и то, что увидела там – ввело бы в ужас любого нормального человека, а она потащила это за собой.
Прижавшись спиной к подоконнику, Маша провела руками по лицу, раз, другой. Сжала зубы, чтобы они не застучали.
Она очнулась от прикосновения – Алекс сжимал её локоть.
– Прости, я всё понял. Правда понял. И спасибо, что так переживаешь за меня.
Маша смотрела в его глаза.
– Я тебя люблю, – сказал Алекс.
Повисла дурацкая пауза. Он кривился в невесёлой улыбке.
– А ты меня?
– Я не уверена, что правильно трактую термин любовь, – сказала Маша и отвернулась.
Мама Алекса уже называла её Машенькой, щебетала, когда открывала двери, и угощала чаем с дорогими конфетами. Маша не любила сладкого, но конфеты ела, чтобы никого не обидеть. Алекс сидел рядом и смотрел на неё влюблёнными глазами.
На четвёртом свидании он протянул ей коробочку, оббитую красным бархатом. Маша вздрогнула. Вероятно, есть нечто такое в женских инстинктах, чтобы при виде красного бархата сбивалось дыхание и учащался пульс.
Руки Алекса нервно дрогнули. Наверняка в его мечтах Маша кидалась ему на шею.
– Не бойся, это всего лишь цепочка.
– В честь чего? – Маша провела рукой по горлу, как будто могла убрать то, от чего голос делался сдавленным.
– Просто в знак любви. Если не хочешь – не бери, я выброшу её в окно. – Лицо Алекса сделалось злым и каким‑то измождённым.
На белой атласной подушечке вилась цепочка – широкая, золотая. Прямо как в фильмах. Маша взяла коробочку из его рук и поставила на стол, рядом с компьютерным монитором.
– Давай так. Ты подаришь мне её позже. Нужно ведь ещё пообщаться, проверить отношения.
– Всё ясно. – Он крутанул колёса инвалидного кресла, так что сразу оказался к ней спиной. – Ты просто не хочешь иметь дела с таким уродом, как я. Скажи сразу, что хочешь меня бросить. Не понимаю, к чему тянуть.
Она села на край кровати, устало сложила руки на коленях. Рассказать бы прямо сейчас. Рассказать бы всё честно и уйти, пока зыбучие пески этой семейки не утянули её на дно. Потому что иначе не выпутаться из постоянной лжи.
– Алекс, знаешь… – пробормотала она. Голос сделался потусторонним, страшным – Алекс резко обернулся.
В чём она перед ним виновата? Почему чувствует себя таким ничтожеством, поднимаясь в лифте на его этаж, нажимая на упругую кнопку звонка? Она ничего ему не сделала. Она его не любит, и что? Можно подумать, у всех молодых пар, которые только начали встречаться, пылают шекспировские страсти.
– Знаешь, Алекс, я хотела объяснить тебе одну вещь. Только выслушай меня, пожалуйста, до конца. Я – очень плохой человек. То, что я творю, непорядочно, поэтому я хочу тебе рассказать.
Его затрясло. Маша ещё никогда не видела, чтобы человека трясло так сильно, чтобы губы не складывались в слова. Алекс принялся хватать её за руки.
– Замолчи! Нет, замолчи.
Его пальцы были цепкими и влажными, и Маша сдалась.
– Ты любишь его, да? – зашипел он, больно сжимая её пальцы.
Она испугалась.
– Кого?
– Своего Мифодия.
Нужно было договорить до конца. Раз начала, то продолжай, иначе зачем начинала, – так любила говорить Горгулья. Особенно тем, кто не подготовился к семинару. Она тяжело сглотнула.
– Ты знаешь…
Алекс вдруг отступил.
– Я не хочу ничего слышать про твоего бывшего. Это пройдёт. Я знаю, всё будет хорошо, ты только не уходи. Пообещай мне, что не уйдёшь.
Она чувствовала себя прикованной наручниками к батарее. Хотела сбежать, а не могла. Выдуманный мир и настоящий так удачно совпали, что ей не пришлось объясняться – Алекс сам умножит три на четыре. Вышло красиво, как в любовном романе.
Они сидели на подоконнике лестничного окна – между четвёртым и пятым этажами. В спину поддувало холодными ночными сквозняками. Рауль цеплял струны гитары, и они стонали, как обиженные птицы.
– Знаешь, жизнь – такая удивительная штука, – сказал он, сощуривая глаза, как будто в тупике общажного коридора притаилась великая мудрость, и её требовалось рассмотреть. – У меня была девушка, но её пришлось бросить. Она меня не понимала!
– Это как раз таки не удивительно. Иногда даже я тебя не понимаю, – усмехнулась Маша, покачивая в воздухе ногами. Она наблюдала за серой тенью, которая то выползала из‑за дверного косяка, то пряталась обратно. Мимо проскочила девушка с первого курса – тень вытянулась и потемнела, напитавшись от её страха.
– Не оборачивайся! – крикнула в спину первокурснице Маша.
Тренькнула гитарная струна, как будто всхлипнул ребёнок. На четвёртом этаже захлопали дверями.
«Сейчас позовут комендантшу или просто прибегут ругаться», – лениво подумала она, но никто не вышел на лестницу. Тень забилась в угол, так что теперь её вряд ли получилось бы отличить от обычной игры света. Мигнула тусклая лампочка.
– А мне сегодня, кажется, делали предложение, – улыбнулась Маша.
– Надеюсь, ты отказалась?
Она кивнула.
– Ну и правильно, любовь – это крест, который весьма трудно тащить по жизни.
– И это мне ты говоришь, творческая личность? – усмехнулась Маша, забрасывая ногу на ногу. Мимо тени прошлёпала Инесса – девушка из второй группы, бросилась, не глядя, щепоткой кирпичной крошки и соли. – Любовь – это вдохновение.
Рауль задумчиво ущипнул гитарную струну, она взвизгнула, как испуганная собачонка.
– Выдуманная любовь – вдохновение. Настоящая – тяжёлый крест. Я тебе не советую.
Она усмехнулась. В спину дуло ледяным сквозняком, и хоть батареи под окном были горячими, она всё равно продрогла. Маша больше не спала ночами, теперь она просто не могла спать. Она слышала разом весь не‑человеческий город, его шаги, стоны, шорохи. Она оборачивалась и наступала на седьмые ступеньки. Влипнуть сильнее, чем влипла она, было невозможно. Ночами она сидела в гудевших душевых и на открытых окнах.
Иногда к ней приходили одногруппники. Маша подозревала, что они договорились и приходили по очереди. Они, наверное, боялись за неё. Позавчера с ней сидела Ляля, клевала носом в конспекты, но трещала без умолку. Вчера – Ник готовил оладушки, и они с Машей просидели всю ночь на кухне. Завтра наверняка не будет спать Сабрина.