Встала и огляделась: света от малого оконца едва хватало, чтобы увидеть очертания предметов. Не дверь же ей открывать! Выставив вперед руки, девушка начала обходить помещение, стараясь найти лучины. Споткнувшись о табуретку, она полетела вперед, наткнувшись на стол. От толчка с него что-то покатилось и глухо упало на пол, прямо возле ее ног. Тихонько плача от боли в разбитых коленях, Маша нащупала рукой предмет и чуть не закричала от радости: это была свеча.
На столе же нащупала и огниво, зажгла свечу, высоко подняла, осматриваясь и стараясь угадать, кому принадлежит жилище. Сеней не было, но светелка была большая, около стены стояла широкая лавка, накрытая мехом, рядом притулился стол. В углу стояла печь, топившаяся по-белому, – труба тянулась вверх, выходя на крышу, около нее стояла кровать, застеленная стеганым одеялом. Из мебели еще были большой сундук да упавшая табуретка. По всем стенам были развешаны пучки трав да нанизанные на нитку кусочки кореньев.
Внезапно дверь отворилась и в светелку зашел огромный медведь на задних лапах. Он встал в проеме, слегка пошатываясь и громко дыша, Маша застыла от ужаса. Но тут голова медведя откинулась, открывая бородатое лицо мужчины. Не выдержав всех испытаний, девушка упала в обморок.
Мужчина же, весело хмыкнув, подошел к Маше и, подняв на руки, аккуратно перенес на кровать. После снял с себя шкуру и, повесив на крючок, обтер лицо и руки влажным полотенцем, приготовил отвар и обработал все ранки и ссадины девушки, оставив ее лишь в нижней рубахе.
Машенька приходила в себя тяжело: сказывались и истерика, и блуждания по лесу, и ее обморок. Боль поселилась в голове, тюкая маленькими молоточками, в горле саднило и поднималась тошнота. Она застонала, приподнимаясь с мягкой кровати. И тут же отшатнулась, взвизгнув: около кровати на табуретке сидел мужчина, высокий и очень большой, темноволосый, весь заросший; он белозубо улыбался, смотря на нее. В руках он держал плошку, исходящую паром и приятно пахнущую мятой.
– На вот, выпей, – удивительно, но голос хоть и был грубоватым, не пугал, а наоборот, успокаивал. Он протянул ей плошку.
Машенька взяла дрожащими руками отвар и слегка пригубила: приятное тепло, скользнув по горлу, согрело озябшее тело, пройдясь по всем конечностям. Она успокоилась, совсем согреваясь телом в тепле напитка, а душой в заботе незнакомца. Ну и пусть, что чужой, но обогрел ведь, успокоил. Отшельник, наверное, какой-нибудь. Девушка допила отвар и несмело улыбнулась:
– Спасибо тебе, добрый человек. Я от зверя лютого спасалась в твоей избе, напугалась сильно. Уже ночь, наверное, не мог бы ты проводить меня до дому, к родным?
– Нет, красавица, – Маша сначала даже не поняла отказа, продолжая смотреть на него.
Но вот девушка наконец осознала и расстроилась вздохнув, ну что же, на нет и суда нет. Не хочет отшельник провожать ее, так не заставлять же его, не упрашивать. Она только сейчас поняла, что осталась в нижней рубахе, покраснела:
– Что ж, добрый человек. Спасибо за приют, за заботу. Отдай, пожалуйста, поневу и обувь, да я побреду к себе. Ты лишь укажи дорогу, чтоб не заплутала по пути.
Мужчина улыбнулся, приподнимаясь и забирая плошку из ее рук:
– Звать тебя как, красавица?
– Машей нарекли. А тебя, добрый человек, как называть? – девушка внимательно смотрела на него.
– А кем ты меня возомнила, тем и кличь, – усмехнулся он, ставя плошку на стол.
Она только сейчас обратила внимание, как светло в помещение, везде стояли свечи, да не простые, а чистые, что не чадили, а давали ровный свет, дорогие. Девушка открыла рот. Такую роскошь даже Станислав с родителями не могли себе позволить, что же за отшельник такой перед ней?
– Ты уж прости меня, за медведя приняла, от него же и убегала, – сказала Маша, склоняя голову в поклоне.
– Значит, Медведем и кличь, Машенька, – не смутился мужчина. Сейчас он уже был одет не в медвежью шкуру, а простую рубаху холщовую с вышивкой гладкой да порты простые.
Девушка совсем растерялась, в первый раз она такого мужчину встречает. Разговор этот ее совсем запутал и уже пугать начинал.
– Воля твоя. Уважаемый Медведь, отдай поневу, пожалуйста, мне домой вернуться надо. Мои старики волнуются, наверное, все глаза выглядели да проплакали.