1 ч. - Любовь и горе
«Господи, как томительна и сладка ты любовь,
и как мучительна и горька ты бываешь порой!»
Автор
- Машенька, вставай! Завтрак на столе... простынет! - встревожил сознание донёсшийся из столовой голос Елизаветы Аркадьевны.
Маша, ещё не совсем проснувшись, приоткрыла сонные глаза, и тут же утренний солнечный лучик, найдя щелочку между тяжёлых оконных штор, как мелкий карманный воришка, постарался шаловливо забраться в зрачок. Маша быстро закрыла глаза, но сонное состояние встревоженной бабочкой куда-то вмиг улетело.
Она сладко, с постаныванием, потянулась и, прогоняя сон, улыбнулась. На щеках девушки, ещё розовых от сна, появились две премиленькие ямочки.
«Господи, как хорошо-то! - продолжая улыбаться, прошептала она. - Слава богу сегодня последний университетский день: распределение, конец студенчества, иии... я свободна, как птица в полёте!».
Маша, чтобы окончательно освободиться от чар Морфея, ещё разочек сладко, с постаныванием, потянулась, и быстро выпрыгнув из постели, пританцовывая, направилась в ванную комнату.
На столе, прикрытые салфеткой, её ожидали омлет, булочка с яблочным джемом и кружка её любимого кофе - контпана, которое так замечательно умела приготовить только Елизавета Аркадьевна - их бессменная домработница и одновременно её нянька. Сколько помнила себя Маша, Елизавета Аркадьевна была всегда с ними, она была членом их профессорской семьи - её лучший друг и бессменный хранитель её девчоночьих тайн.
И сейчас, нянька, с улыбкой поглядывая на свою любимицу, сноровисто что-то колдуя над плитой, говорила:
- Машенька, сегодня у нас на обед будут голубцы и дядя Коля.
- В каком виде будет дядя Коля - фаршированном..., или просто так? - допивая кофе, с шаловливой полуулыбкой поинтересовалась Маша.
- Ну, что ты, деточка, как может быть дядя Коля в фаршированном виде? - смутилась Елизавета Аркадьевна. Он придёт к нам на обед. - Прости уж меня, старушку, не обучена я красиво и правильно выражаться.
- Ну, что вы такое говорите, Елизавета Аркадьевна. Ну, какая же вы старушка, вы ещё очень даже ничего.
Домработница чуть зарделась от похвалы и обернулась к своей любимице:
- Машенька, ты не опоздаешь в университет?
- Нет..., хотя..., - Маша вскинула глаза на настенные часы, - Ооо! Я действительно катастрофически опаздываю.
Она быстро встала из-за стола и, со словами: «Спасибо за завтрак, Елизавета Аркадьевна, было всё очень вкусно!» - чуть ли не бегом отправилась переодеваться.
«Ах, егоза, ах, егоза! - донеслось ей вслед ласковое ворчание любимой нянюшки. - Всё бегом, всё бегом.... Нет, бы пораньше встать и, как взрослой девушке, спокойно позавтракать, переодеться, и идти потом по своим неотложным делам..., так нет, всё на бегу норовит, всё бегом...»
- Нянюшка, не ворчи, я всё слышу! - в ответ крикнула Маша и, скрываясь в своей комнате, добавила - А то я и, правда, опоздаю!
* * *
В коридоре университета её кто-то окликнул Иркиным голосом. Обернувшись, Маша встретила встревоженный взгляд своей подруги. Та быстро приблизилась к ней и, взяв под руку, со словами: «Машка, ты, где пропадаешь? Тебя уже спрашивали» - повела её к двери в конференц-зал.
С Иркой их связывала многолетняя дружба, дружба ещё с детсадовских времён. Их в один и тот же день привели в детсад, и они сразу подружились. Потом была школа и парта на двоих, а затем, университет.
Ирка открыла дверь и, подтолкнув подругу в спину, прошептала: «Ни пуха, ни пера!». Маша только успела ответить - «Иди к чёрту!», как тяжёлая дверь у неё за спиной захлопнулась и, отрезав от внешнего мира, оставила её у входа в огромный актовый зал университета, среди гудящей тишины одну... - один на один с комиссией по распределению.
Возглавлял комиссию какой-то солидный, вальяжно развалившийся в кресле, мужчина с пышной, бармалеевской, интенсивно чёрной (по-видимому, крашеной), бородой, мелькнула мысль у неё в голове и тут же пропала, когда она увидела среди членов комиссии аспиранта хирургического факультета, Олега. Он смотрел на неё и широко улыбался.
Душа Машеньки наполнилась нежностью и любовью, и она чуть не прошептала: «Милый, как я тебя люблю.... Ах, как я тебя люблю, дорогой мой!»
Глаза её от счастья и любви превратились в два драгоценных камня - в два сапфира. И этот свет любви и счастья готов был уже пролиться на других, сидящих за столом, и с некоторым удивлением смотревших на девушку. Но какая-то подспудная мысль, неожиданно возникшая в её головке, потушила их сияние и она, подойдя ближе к Олегу, прошептала: «Вот человек, не мог вчера предупредить, что тоже будешь здесь...»