Хотя и март месяц уже наступил, и вот-вот апрель прилетит на крыльях первых перелётных птиц, но на улице студено. На деревьях, крышах домов, огромные снежные шапки. А в тайге ветви елей под весом снега почти прогнулись до земли.
Кругом торжествовало царство снега и мороза!
Остоженка тоже была в плену снега и мороза - всё покрывал чистый, белый снег!
И если бы обыкновенный, городской человек насмелился войти в тайгу, то попал бы в заколдованный мир снега, и дремавших в ожидании весны, деревьев. А между ними, словно следы зайцев петляли прорезавшие тайгу лыжные следы охотников и любителей кедровых орехов, да волчьи, но они не нарушали, а, наоборот, подчёркивали общую дремотную картину. И только одинокий, сумасшедший стрёкот сороки, или пулемётная дробь дятла, иногда вспарывали тишину тайги, нарушая её волшебство и суровое очарование.
Снежная нынче зима и морозная, говорили между собой старожилы, и вспоминали десятилетней давности погоду - «Тогда столько же снега навалило, а опосля неё, однако, зимы потеплее были, и снегу помене, а нынче..., ишь навалило, до середины мая может пролежать», и качали головами.
Маша уже почти привыкла к обилию снега вокруг, а вот мороз она переносила не очень хорошо, сказывалась привычка к Московским, не очень-то лютым морозам.
По совету Ирины и Виктора она приобрела красивую кухлянку и, оказавшиеся очень удобными и тёплыми, унты и шапку. Она раньше не носила ничего подобного, более удобного и тёплого, к тому же изготовленного из оленьего меха и отороченного беличьими шкурками. Одежда ей понравилась, а когда ещё и оказалась тёплой, восторга не было предела.
Ирка тоже так одевалась зимой, и как-то даже назвала унты по-якутски, что-то вроде «Тыс этэрбэс», наверное, торбасы, решила Маша, но так и не запомнила название. Для неё унты, всегда были унтами - это было для неё знакомое слово, и привычное.
* * *
Она стояла у окна своего кабинета и, нарушая общий морозный рисунок, пыталась отогреть пальчиком кусочек стекла. Иногда она, открывала рот и, собирая губы бубликом, дышала на стекло - оно чуть оттаивало, но не успевала она перестать дуть, как тут же затягивалось тонкой ледяной плёнкой.
У неё выдался небольшой перерыв до начала обхода палат. Маша стояла, тёрла пальчиком стекло, дула на него, а в голове, словно в детском калейдоскопе, возникая одна за другой, рождались картинки её жизни в Остоженке.
Не много, не мало, а прожила она здесь почти полгода с того дня, как прилетела на крестины Мишутки..., своего будущего крёстного сына.
Она думала тогда, ну какая из меня крёстная мать? Я же вообще не представляю, с чем это едят..., а сейчас, сейчас она даже представить не может себя в другой роли. Мишутка стал для неё родным, и если бы с Иркой и Виктором что-то случилось (избави нас Боже!), она бы его никому не отдала, она бы его тут же усыновила.
Затем, перед глазами всплыла картинка, как её уговаривали: старик-главврач, теперь и её больницы, и Виктор, и Ирка, остаться и, как отговаривали её, прилетевшие на новоселье родители - отец и мать, от неразумного шага. Они говорили:
- Дочка, Машенька, зачем тебе эта Тмутаракань? У тебя же престижная работа в Москве, квартира и прописка, наконец..., перспективы..., ну что ты здесь найдёшь? В Москве ты сможешь поступить в аспирантуру и, как Олег..., Маша при упоминании имени Олега, тогда крикнула:
- Перестаньте мне напоминать об этом человеке. Я его не люблю, и замуж за него никогда, слышите, никогда не пойду. У меня есть Игорь!
Мать на минуту замолчала тогда, а затем, расплакавшись, произнесла:
- Маша, доченька, мы же стареем..., и отец совсем плох последнее время..., как же мы без тебя? А, потом, вздохнув, добавила, Игорь-то погиб, чего уж тут.
Что же она ответила тогда матери..., что ответила? Маша, сосредоточившись и наморщив лоб, попыталась вспомнить.
Она, правда, в то время была, что называется, не совсем в «адекватном состоянии» после смерти Игоря, но она тогда сказала - «Я сама разберусь в своей жизни. Я не девочка-школьница - я молодая женщина...!» Кажется, так она ответила матери..., или нет?
Отец, услышав её последние слова, побледнел, а мать, опустившись на стул, прижав руки к щекам, взволнованным голосом спросила:
- Маша, ты что, беременна..., без регистрации..., без свадьбы?!
- Нет, мама.
А отец, всё ещё не отошедший от её слов, обнял её и, гладя по голове, поинтересовался:
- Дочка, так что ты думаешь делать дальше..., как жить, и... вообще - чего ты хочешь?
- Я не знаю, папа, чего я хочу, - ответила она отцу, - я просто потерялась.
- Ооо, Господи! - простонала мать. Как же..., Машенька?