— Вы, уважаемый министр, подвели не только себя, но и всю Республику и меня тоже. А я вам верил! Я вас всегда поддерживал и защищал! А вы меня просто предали, дорогой товарищ Архипец! И я вношу предложение: за срыв сроков ввода в строй объекта особой государственной важности не только снять вас с должности министра, но и исключить из партии. В другие времена за такой провал вы и я заплатили бы жизнью!
В зале стало очень тихо. Как-то совсем сник и вобрал голову в плечи министр. Машеров неожиданно сел и попросил членов бюро высказаться и дать объективную оценку позорному факту. И они высказались, словно были не членами партийного комитета, а судьями трибунала. Оценки их были намного более суровыми и жесткими, чем у докладчика. И понятно, все присоединились к предложению Первого о снятии Архипца с работы и безусловном исключении из партии. Молчала только кандидат в члены бюро Н. Л. Снежкова — заместитель председателя Совета Министров.
— Прошу вас, Нина Леонтьевна, хотя вы имеете совещательный голос, — как-то непривычно сурово сказал П. М. Машеров.
— Я против таких жестких санкций, — сказала Нина Леонтьевна и села.
Удивленно и недовольно загудели члены бюро. А потом опять установилась напряженная тишина. Петр Миронович воспользовался ею и голосом человека, который сомневается, сказал:
— А может, мы, мужики, действительно перегибаем палку? И Архипец не один виновен в том, что случилось, — нажал он на слово "один". — И где раньше были члены бюро, которые со мной так легко согласились? — И он сдержанно улыбнулся. — И вообще, стоит ли нам так легко разбрасываться такими коммунистами?
Члены бюро были в растерянности. И тогда Машеров внес новое предложение: Архипца от должности отстранить, но в партии оставить. Члены опять согласились, а Снежкова снова спокойно сказала:
— Я против. У министра есть еще возможности исправить положение. Бюро могло бы, как мне кажется, ограничиться объявлением выговора с занесением в учетную карточку.
Архипец поднял голову, внимательно обвел взглядом присутствующих, но от каких-либо слов воздержался, хотя и повеселел.
— Тогда дадим последнее слово обвиняемому, — сказал Петр Миронович мягким благожелательным голосом и не без хитринки посмотрел на членов бюро.
Архипец тяжело поднялся с кресла и после длительной паузы глухим голосом, с хрипотцой, проговорил:
— У меня завтра день рождения и дата красная, а вы, вместо того, чтобы мне орден вручить, с работы снимаете… с выговором.
Он не успел договорить, потому что Машеров громко и озорно рассмеялся, а посмотрев на растерянных и обескураженных членов бюро, спросил:
— А может, нам ограничиться обсуждением, если Нина Леоновна снимет свое предложение насчет выговора?
— Я свое сниму, если вы свое оставите, последнее.
Теперь уже смеялись все, хотя и не все, пожалуй, догадывались, что Первый преподнес им наглядный урок порядочности, когда решалась судьба человека, и не просто человека, а их коллеги и товарища.
Видел я Петра Мироновича и в ярости — при рассмотрении чрезвычайной ситуации, связанной с массовыми пожарами на Полесье. Министерство внутренних дел скрывало информацию об этом, молчали областные и районные начальники. Выяснилось все очень неожиданно, когда Петр Миронович нарушил ранее намеченный маршрут и вертолет его наведался на Полесье. Он был буквально потрясен разгулом огненной стихии. Горели леса, поля, торфяники, сенокосы — все, что могло гореть.
— Я сниму с вас вместе с генеральскими погонами и штаны с лампасами! — выговаривал он министру внутренних дел.
Но, как говорят, гора родила мышь.
Генеральские погоны остались у министра на плечах, а штаны на том месте, где им и надлежит быть. Гроза утихла, а сильные дожди погасили пожары. А что сгорело, то сгорело. Оно и сейчас горит ежегодно. И звезд на погонах генералов и полковников от того не уменьшается, а даже наоборот…
Щедро сыпались звезды-звания и на минских архитекторов, которые, строя новую столицу, разрушали и крушили все то, что было возведено за четыре-пять веков до них и что пощадила война. Уничтожались целые улицы старой застройки, взрывались церкви, костелы, и даже первый городской театр, стоявший на площади Свободы, пошел под бульдозер. Кажется, это была последняя жертва большевистской глупости, которую поднес Молоху секретарь ЦК Барташевич, одолев в этом постыдном деле секретаря ЦК Кузьмина, отстаивавшего театр. Но это случилось уже после П. М. Машерова. При нем и с его согласия вандалы разрушили старую Немигу — единственную историческую сплошную застройку, уцелевшую после всех войн. Никто не посчитался, что во время немецко-фашистской оккупации здесь было еврейское гетто, что именно отсюда ушли на смерть к знаменитой "яме" десятки тысяч людей. Разрушена была и самая старая синагога Минска. Теперь на ее руинах стоит высотное здание проектного института, придавившее своей массивностью два православных и один католический храмы. А что же Немига? А ничего человеческого. Была улицей, стала чем-то непонятным. И кто знает, что еще будет "возведено" по другую сторону несуразного торгового монстра… Одно ясно: воссоздавать Немигу, как в Варшаве воссоздали "старо място" уже никто и никогда не будет.