Все знали, что Первый — страстный футбольный болельщик, старался не пропускать ни одного матча с участием минского "Динамо". По-настоящему любил футбол, но не терял от него разума и приличия. Не делал из Беларуси футбольных Нью-Васюков. Встречался с игроками, но и не помышлял подсказывать тренеру, куда и кого поставить.
И еще у него была страсть, вернее — духовная потребность к общению с людьми творческой профессии — писателями, художниками, артистами. Когда брал меня на должность заведующего отделом культуры ЦК КПБ, просил делать для творческой интеллигенции хоть одно доброе дело в неделю.
Вызвался вместе с кинорежиссером Элемом Климовым, который собирался снимать фильм "Иди и смотри" по сценарию Алеся Адамовича, побывать в "партизанских" районах. Вертолет спокойно шел над озерно-лесными просторами партизанского края. Петр Миронович был в хорошем настроении, охотно и возбужденно рассказывал о боях, блокадах, победах и поражениях, пока не притомился — стрекотание мотора обременяло беседу. А когда вертолет попал под низкие дождевые тучи и земля окуталась серой пеленой, Петр Миронович замолчал, надел наушники и погрузился в какие-то свои невеселые думы. Приумолкли все, кто был в салоне. Я сидел напротив Петра Мироновича. В руках была любительская кинокамера. Когда начал накручивать пружину камеры, он бросил на нее взгляд. А я спросил глазами, можно ли мне его поснимать. Он понял мое намерение и только ресницами дал понять, что не возражает. Я не очень докучал ему, но то, что хотелось сделать, сделал. Мой Машеров получился совсем не похожим на того, которого мы видели на собраниях, митингах и демонстрациях. Жаль только, что моя лента по техническим причинам не может быть использована на широком экране.
Конечным пунктом нашего путешествия над партизанским краем были Витебские, а точнее — "Суражские ворота". В войну это была широкая болотистая брешь в немецкой обороне, через которую партизаны ходили за линию фронта, а диверсионные группы из-за линии фронта — в партизанскую зону. Через эти же ворота спасались наши люди от плена и гибели. Было что рассказать киномастерам.
Местные жители деревеньки, которая лежала у тех "ворот", уже ждали гостя и собрались на ровной площадке, где должен был приземлиться вертолет. Народу было много, но в основном женщины и дети, и, конечно же, местное начальство. Как только высокий гость вышел из машины, моложавая женщина бросилась к нему и буквально повисла на шее. Росточком она была по плечо высокому Петру Мироновичу. Он слегка наклонился, а она торопливо начала целовать его в щеки, лоб. А потом прижалась головой к груди, затихла и плечи ее задрожали. Женщина плакала, смеялась и говорила очень взволнованно:
— Петенька, родненький, как же давно ты у нас не был!..
— Поэтому, как видишь, и прилетел на крыльях.
— А надолго ли? Может, заночевал бы?! Я надта ж доброй самогоночки выгнала, — и поперхнулась своими словам, когда услышала дружный хохот местных начальников, наблюдавших за происходящим.
— К сожалению, не надолго я, — с грустью сказал гость. — До захода солнца машина должна подняться в воздух. Такая у летчика инструкция.
— Хиба што инструкция, — как-то сразу поникла женщина.
— Ты не горюй, я в другой раз на самогонку загляну, — улыбнулся Петр Миронович, а нам пояснил, что Мария была партизанской медсестрой.
Я пожалел, что не взял в поездку профессионального кинооператора, надеялся, что у режиссера Климова будет свой. Такие случаи и сцены не повторяются.
Вообще же, Петр Миронович не любил кинотелевизионного сопровождения. И может, оттого, что знал и видел, как его коллеги по Политбюро пунктуально ведут свою собственную кинолетопись. Помню и основательную выволочку, которую я получил от него за то, что не обеспечил киносъемку посадки в самолет Гейдара Алиева, когда тот покидал Беларусь после торжеств, посвященных какому-то важному событию. Его помощник названивал мне после этого с полгода, пока я не собрал все фотоснимки и фотопленки, где был "запечатлен" Гейдар Алиев.
К большому сожалению, обычных, естественных, по-человечески теплых кинокадров о Петре Мироновиче осталось немного. А неповторимые и по форме, и по содержанию сюжеты лежали, как говорят, на поверхности. Однажды, когда он собирался на вертолетную вылазку в район Полесья, я попросил разрешения направить туда "в засаду" кинооператоров. Он категорически запретил. А я не послушался и по маршруту его экспедиции устроил три засады. Один из трофеев той засады — кинокадры, где Петр Миронович на удивление ловко заматывает портянку и обувается в резиновые сапоги, чтобы вместе с полешуками пройти прокос через болотце… С этого болотца он и войдет в документальный фильм о себе.