Она пробила довольно большую дорожку в зарослях черники и взрыла землю футов на двадцать; осматривая путь, по которому она попала сюда, Джонни заметил, что, падая, она сбила верхушку высокого тополя.
Она заговорила с ним без слов, как и прошлой ночью, с тем же чувством дружбы и товарищества, хотя последнего слова Джонни даже и не знал: в школьных учебниках оно ему никогда не попадалось.
Она сказала:
- Теперь ты можешь на нас посмотреть. Посмотри на нас быстро и отвернись. Не смотри пристально. Быстренько взгляни и отвернись. Так ты к нам привыкнешь. Не сразу, понемножку.
- Где вы? - спросил Джонни.
- Здесь, - ответили оба голоса.
- Внутри? - спросил Джонни.
- Да, внутри, - ответили они.
- Тогда я не смогу вас увидеть, - сказал Джонни. - Я не могу увидеть вас сквозь металл.
- Он не может увидеть нас сквозь металл, - сказал один из них.
- Он не может видеть, когда уходит звезда, - сказал другой.
- Тогда он не может нас видеть, - проговорили они оба.
- Вы могли бы выйти, - сказал Джонни.
- Мы не можем выйти, - ответили они. - Если мы выйдем, мы умрем.
- Но тогда я никогда не смогу увидеть вас.
- Ты никогда не сможешь увидеть нас, Джонни.
Он стоял, чувствуя себя ужасно одиноким: ведь он никогда не сможет увидеть этих своих друзей.
- Мы не знаем, кто ты, - сказали они. - Расскажи нам о себе.
Они были так добры и дружелюбны, и он рассказал, что он сирота и его взяли к себе дядя Эб и тетя Эм и что они вовсе ему не дядя и не тетя. Он не рассказал им, как дядя Эб и тетя Эм обращаются с ним, как они его секут, ругают и отправляют спать без ужина, но это, как и все остальное, они могли понять сами, и теперь уже он почувствовал с их стороны не только дружбу и товарищество. Теперь это уже было сострадание и что-то вроде материнской любви.
- Он еще совсем малыш, - сказали они, разговаривая между собой.
Они потянулись к нему, обняли и крепко прижали его к себе, а Джонни, сам этого не сознавая, опустился на колени, протянул руки к тому, что лежало в помятых кустах, и заплакал, будто там было что-то такое, за что он мог крепко ухватиться, - утешение, которого у него никогда не было, к которому он так сильно стремился и которое наконец нашел. Его сердце выкрикнуло то, что он не мог произнести, - не высказанную им мольбу, - и они ответили ему:
- Нет, Джонни, мы не покинем тебя. Мы не можем покинуть тебя, Джонни.
- Обещаете? - спросил Джонни.
Их голос прозвучал немного грустно:
- Нам незачем обещать это, Джонни. Наша машина сломалась, и починить ее мы не можем. Один из нас уже умирает, а другой тоже скоро умрет.
Джонни не поднимался с колен, слушая эти слова, которые западали ему в самую душу, и проникаясь их значением. Он не мог этого вынести: только что нашел себе друзей, а они умирают!
- Джонни, - сказали они.
- Да, - ответил Джонни, едва удерживаясь от слез.
- Ты не можешь поменяться с нами?
- Поменяться?
- Чтобы доказать свою дружбу. Ты нам что-нибудь дашь, и мы тебе что-нибудь дадим.
- Но... - сказал Джонни, - ...но у меня ничего нет...
И вдруг он вспомнил, что есть. Ведь у него был перочинный ножик. Это было немного, лезвие у ножика было сломано, но он ничего больше не имел.
- Это замечательно, - сказали они. - Как раз то, что нам нужно. Положи его на землю, около машины.
Вынув ножик из кармана, он прислонил его к машине, и пока он смотрел на него, что-то случилось, но так быстро, что он и не заметил, как это вышло. Во всяком случае, ножика уже не было, а вместо пего на земле лежало что-то другое.
- Спасибо, Джонни, - сказали они. - Ты молодец, что поменялся с нами.
Протянув руку, он взял вещь, которую они дали ему вместо ножика и которая даже в темноте сверкала скрытым огнем. Он стал поворачивать ее в руке и увидел, что это был какой-то драгоценный камень с множеством граней, который весь светился изнутри и горел разноцветными огнями.
Только заметив, как ярко светится этот камень, Джонни понял, что он оставался здесь очень долго и что уже совсем темно. Тогда он вскочил на ноги и побежал, даже не успев попрощаться.
Искать коров теперь уже было поздно, и он надеялся, что они отправились домой сами и ему удастся поравняться с ними и пригнать их в коровник. Он скажет дяде Эбу, что ему трудно было собрать их. Он скажет дяде Эбу, что обе телки вырвались за ограду и ему пришлось загонять их обратно. Он скажет дяде Эбу... он скажет... он скажет...
Он бежал задыхаясь, а сердце у него колотилось так, что оно прямо-таки трясло его. Всю дорогу его преследовал страх, страх из-за ужасного проступка, который он совершил, этого последнего, самого непростительного проступка после всех других, после того, как он не пошел к ручью за водой, прозевал вчера вечером двух телок, держал у себя в кармане спички.