Александр Журавлев
Машина Голдберга (Бомбист)
Я не театрал, хотя, как все интеллигентные люди, в театральный поступал, но вовремя признан был пнем, и отсеян. Тем не менее, тяга к сцене не отпала — захаживаю по возможности.
Мне нравится в театре. В карнавале людей тело наливается упругостью, спина выгибается, грудь колесит. Театр пробуждает в ценителе потаенные эмоции и чувства. Хорошая пьеса толкает на поступки, как кинофильм с Брюсом Ли или Цоем. Хочется творить чудеса и быть непобедимым.
Намедни встретил в фойе Раскольникова.
Ну, где еще?
Утомленный взгляд, несвежее каре кулисами обтекает развесистый трамплин носа, не брит дня два, и пальто в пол.
Подозрительность к каждой лишней фигуре у окошка администратора, вынуждает присмотреться к нему внимательнее. В голове включается Свидригайлов.
— А ведь он нервничает. Почему?
— Мы все тут нервничаем. Билетов-то нет пока.
— Согласен. И все же. Раскольников или актер?
Похоже пришел на дело. Подмышкой сверток (топор?), на ногах белые (слишком заметные) кроссовки (44–45 навскидку) — единственный минус. С такими ногами он должен заметно следить. И кровь если капнет, за версту видно. Значит актер. А если нет? Что за сверток? Вдруг там машинка адская? Бомбист!
Раскольников нашел кого-то в толпе, пятерней раздвинул волосы, кивнул. К нему подошла приятная девица, они поздоровались, поцеловались.
Свидригайлов аккуратно подошел ближе.
— Решился?
— Да. Согласился. Больно деньги хорошие.
Он поправил сверток.
Обычная бумага. Крафт. В такую цветы в магазинах закручивают. Держит легко. Значит, не тяжелый. Чего у него там? Смена белья? В театре? Подозрительно.
Или актер? На Депардье похож. Только не саранского периода, а времен вальсирующих. Красив, чего врать. Просто из образа не успел выйти. Да, и крупноват для Раскольникова, можно даже сказать, упитан.
Свидригайлов успокоился и вышел.
Тут и контрамарка организовалась, и мы отправились в буфет.
Там у них такая штука есть удобная. Можно на антракт напитки и столик заказать заранее. До спектакля.
Эти антракты в театре — ужас. Сущее зло для интеллигентного человека. Не то что купить, войти трудно. Минуту назад культурные люди вдруг превращаются в нервный извилистый хвост, способный ужалить, проткнуть, распять.
Лишь несколько счастливчиков и мудрецы, понимающие хронометраж искусства настолько тонко, что знают когда безболезненно покинуть зал, сидят и на хвост поглядывают, а хвост щетинится, брызгает в ответ ядом зависти.
Стоящие тянут шеи, торопят передних, передние же, желая насладиться захваченным олимпом сполна, стараются выговориться словно на исповеди.
А буфетчица не спешит. Это ее мир, ее чайка. Слова взвешивает аккуратно, отвечает с расстановкой и паузами.
Другое дело заказать заранее. Не надо стоять. Сидишь, вкушаешь, обсуждаешь. Кто, что. Быть, не быть. И главное, бесплатна услуга. Оплачиваешь заказ, и все накрыто.
Заказали. Шампанское, бутерброды и флотилию эклеров. Теперь можно в зал.
В партере людно, ложи пухнут. С балкона виснут студенты и служащие. Занавеса нет, декорации лаконичны, сцена наклонена к зрителям, чтоб режиссёрский замысел докатился до потребителя. Актеры играют с надрывом. Смело. Верю.
Верю, и чувствую, что действие близится к антракту. Музыка становится громче, а свет динамичен настолько, что приходится жмуриться. Отвернувшись, боковым зрением поймал плывущие по проходу кроссовки.
Он! — очнулся Свидригайлов. — Раскольников. И свертка нет. Бомбист.
Раскольников скрипнул дверью, шмыгнул в полосу света.
Свидригайлов быстро оценил ситуацию: Сверток под стулом оставил. Машинку часовую крутанул. Скоро антракт, народ начнет у входа толпиться и ага. Хитрый.
По телу прокатилась зима.
Я жену в бок толкаю, пошли отсюда, если жизнь дорога, а она отмахивается, сидит будто и не здесь. Как быть? Ведь двадцать лет вместе.
Извиняясь, сползаю в проход. Позволите? Зашикали. Ничего, вы еще потом спасибо скажите. Вот он — герой. Не побоялся.
Я выскочил в коридор.
— Куда теперь?
— Давай в гардероб. — торопит Свидригайлов
— Длинный такой, патлатый. Пальто не брал?
Старушка в школьной форме трет заспанные глаза.
— А тебе чего? Никто не брал. Мамаша ребенка увела, а патлатых не было.
Я к охране. Рассказать? Нет, рано.
— Друга ищу. Высокий, в кроссовках белых. Не видели?
— Вроде не было. В зале он, наверное.
В зале. Знали бы вы, что там у вас в зале. Где же он?