Журналист сдавленно охнул, когда пальцы Джека Олсби сомкнулись на его запястьях. В ту же секунду выступивший из темноты Хасбро накинул Бизеру на голову плотный черный мешок. Размахнувшись, Сент—Ив сильным ударом сбил журналиста с ног. Хасбро вытащил из кармана заготовленный заранее крепкий шелковый шнур, одновременно нежно шепча пленнику: "Только пикни — голову оторву!"
Распростертый на брусчатке Бизер приглушенно стонал — видимо, профессор ударил его чересчур сильно. Подхватив пленника под мышки, Джек поволок его к стоявшей наготове повозке, на которой возвышался огромный ящик. Остальное было уже делом техники — мощный рывок, и крышка опустилась на место, начисто отрезая Бизеру путь к бегству. В первые несколько минут из ящика доносились глухие удары, а когда повозка загремела по мощеной булыжником мостовой, удары прекратились — очевидно, узник смирился со своей участью. Джек изредка понукал лошадей, направляя их к Темзе…
Полчаса спустя, когда они проехали квартал Сохо, известный своими увеселительными заведениями, Сент—Ив тихо распорядился ехать к Чингфорду — чтобы по продолжительности поездки пленник не сумел определить конечную цель путешествия.
Словно спохватившись, Хасбро извлек из–за пазухи бутылку виски, и все трое по очереди приложились к горлышку, отмечая успех задуманного.
— Прости, Джек, что я втянул тебя в это, — пробормотал профессор, — ничего другого не оставалось. Когда сражаешься с дьяволом в человеческом обличье, все средства хороши.
Можно только себе представить, как переполошил бы публику этот писака, что сидит в нашем ящике!
— А разве я говорил, что недоволен? — удивился Олсби.
— А я как раз думал о Доротее. Всего лишь несколько недель назад мы закончили эту свинскую возню, а я вовлек тебя в новое дело. Доротея наверняка сидит теперь у себя в Кенсингтоне и гадает, во что я втянул тебя на этот раз. Впрочем, она терпеливая женщина и многое вынесет. Пойми меня правильно, Джек.
Джек кивнул, искоса поглядывая на профессора — в его голосе Олсби уловил искреннее сожаление. Сент—Иву было не привыкать к очередной опасности — он почти всю свою сознательную жизнь балансировал на краю пропасти. Многие с надеждой ждали, когда же наконец профессор сделает неверный шаг. До сих пор Ленгдону везло, хотя везение, как известно, не может длиться вечно. Сент—Ив становился временами буквально одержим работой, и тогда Джеку казалось, что профессор просто не замечает опасности, которая ходила за ним по пятам.
… Тогда Джек и Доротея жили в Кенсингтоне. Супруги вели непримечательный образ жизни, не отличаясь от сотен тысяч таких же британских семей. Когда на их горизонте появился профессор Ленгдон, он неожиданно для себя обнаружил сходство между Доротеей и погибшей Алисой. Сознание того, что Доротея счастлива в жизни, доставляло ему немалое удовольствие. Знай Доротея, на какое дело они пошли сегодня, она наверняка попыталась бы отговорить Джека от участия в нем. Впрочем, с таким же успехом Доротея могла бы напроситься взять ее с собой, поскольку вечно беспокоилась за мужа. Джек улыбнулся, вспомнив ласковые взгляды, какими часто одаривала его жена. "Профессор, вы помните… " — начал он, но резкий стук изнутри ящика оборвал его вопрос. По–видимому, Бизер только теперь начал осознавать, что произошло с ним.
Профессор, не удержавшись, приоткрыл крышку ларя, и тут же раздался сдавленный голос пленника: "Передайте проклятому горбуну, что я все равно доберусь до него! Клянусь Всевышним — к концу недели он будет сидеть в Ньюгейтской тюрьме. Я выдам его с потрохами… "
Сент—Ив пожал плечами и вопросительно посмотрел на Хасбро. Возможно, им снова улыбнулась удача. Если Бизер решил, что его похитили люди Нарбондо, то можно смело надеяться, что им удалось настроить газетчика против доктора Игнасио. Когда все закончится, Бизер наверняка побежит в полицию. Пусть они послушают его россказни! В конце концов, журналиста не за что карать — он не совершал преступления, он даже понятия не имел о том, что преступление готовится — страшное преступление против всего человечества. В лучшем случае газетчика можно было обвинить в нарушении этических норм, в желании принести всеобщее спокойствие в жертву собственной алчности. Но в этом судьей ему может быть лишь Бог…