Так уж вышло, что мое печенье — помните, я обронил свою жестянку? — оказалось растоптано, а потому я направился к Джермин-стрит с пустыми руками. Хорошая — в смысле «долгая» — прогулка под дождем позволила мне как следует обдумать два вопроса: во-первых, не связана ли сегодняшняя трагедия с машиной лорда Келвина (присутствие Годелла как бы говорило в пользу этой версии), а во-вторых, стоит ли рассказывать Дороти о случившемся? Дороти, если вы еще не знаете, это моя жена, и она не придет в восторг, если меня втянут в очередную авантюру Сент-Ива, когда я толком не оправился от предыдущей. Мне кажется, слово «втянут» отражает самую суть дела и в этом случае звучит уместнее некуда, хотя, конечно, моя роль и представляется несколько пассивной.
В тот день Сент-Ив покинул свою лабораторию в Харрогейте и отправился в Лондон, на Джермин-стрит, — он навещал моего отчима, мистера Уильяма Кибла, игрушечных дел мастера и изобретателя, чтобы проконсультировать его касательно аппарата, над созданием которого тот работал. Впрочем, упомянутый аппарат не имеет к моему рассказу никоего отношения, и с моей стороны было несколько опрометчиво упомянуть о нем, поскольку эта деталь может бросить на всю историю тень если не подозрения, то сомнения… Итак, к счастью, Сент-Ив был в Лондоне, иначе мне пришлось бы посылать ему извещение в Харрогейт, и даже примчись он сюда со всею возможной скоростью, скорей всего, уже ничего бы не застал и только проехался бы зазря.
Так или иначе, визит Сент-Ива пришелся очень кстати, и тем же вечером я нашел его в устричном баре неподалеку от Лестер-сквер. Дождь уже унялся, но тучи не разбегались, и горожане предвкушали снегопад. Сент-Ив сидел за чтением свеженького, только из типографии, номера «Стандарта». Правда, новости о взрыве на первую полосу не попали: это выгодное место оказалось занято сенсацией совершенно иного рода. Чтобы поведать вам о ней, мне придется ненадолго отвлечься от моей собственной истории.
Жаль, я не могу привести здесь точную цитату — той газеты у меня нет, — так что предлагаю свой вольный пересказ, хотя и с оговоркой: изложить эту вторую историю беспристрастно у меня не получится, а если бы и получилось, вы не поверили бы и половине рассказа. С другой стороны, в любой добротной библиотеке вы с легкостью отыщете экземпляр «Стандарта», — говорю на случай, если недоверие толкнет вас, как и небезызвестного Фому, поверить услышанное действием.
Заметьте: я не пытаюсь оглоушить вас утверждением, будто лично был свидетелем этой второй трагедии вкупе со взрывом в Холборне; следующая повесть — не выдумка, но и не точный пересказ событий. Скорее, она вобрала в себя пикантную смесь того и другого, а посему, думается, наиболее близка к истине.
В той газетной передовице происшествие названо «недоразумением», хотя, боюсь, такое определение выглядит смехотворно в применении к случаю, который сам по себе отнюдь не кажется забавным. На Уайтфраерс-стрит едва не перевернулась груженная доверху повозка. Она катила в южном направлении, к набережной, и груз на ней, прикрытый от дождя парусиной в несколько слоев, был как следует закреплен — видимо, на случай сильного ветра. Немногочисленные свидетели утверждали, что из-под парусины кто-то выглядывал, хотя лица никто толком не разглядел. Все они, однако, сошлись на том, что человек был высок и худ, без головного убора и почти лыс.
Сворачивая с Тюдор-стрит на Кармелит-стрит, повозка наскочила колесом на один из скрепленных цепью бордюрных камней. Груз сдвинулся, а сидевший в подводе полускрытый парусиной пассажир испустил жуткий вопль. Повозка вздрогнула и почти остановилась, будто натягивая невидимый канат; лошади продолжали тянуть ее, спотыкаясь от натуги, их копыта высекали искры из мостовой. Послышался ужасный механический вой, и всем показалось, что в эту самую минуту запустили какой-то мотор.
Возница — огромный детина с бородой, ругаясь на чем свет стоит и хлопая вожжами, так безбожно хлестал кнутом лошадей, будто хотел содрать с них шкуру. Те изо всех сил старались тронуться с места — прямо-таки отчаянно, по словам свидетелей, но повозка (или, скорее, ее груз) тянула лошадей назад, не двигаясь с места. В течение долгой минуты казалось, что время остановилось: все замерло, слышались лишь шум внезапно хлынувшего дождя, изрыгаемые возчиком проклятия да хлопки кнута. Затем раздался громкий треск, и, наматывая вырванную из камня цепь на обод колеса, подвода резко рванулась вперед с таким лязгом, скрежетом и звоном, что, казалось, вот-вот развалится на куски, а лошади, закусив удила, понесутся по Кармелит-стрит прямо в реку.
Но произошло нечто куда более странное: воздух неожиданно наполнился железными предметами, которые вылетали из домов, стоявших вдоль улицы: из распахнутого окна выскочил чугунный котелок, будто брошенный чьей-то сильной рукой; гвозди и болты сами выкручивались из оконных рам и дверных косяков; дверные молотки звякали, лязгали и судорожно тряслись, словно ими завладела дюжина разгневанных призраков, а потом, со звоном и скрежетом, какие издает сталь на грани разрыва, отлетали от парадных дверей и неслись вдоль улицы. Из земли вырвало даже две железные тумбы для афиш, установленные напротив судебной коллегии, и вместе с прочим мусором и обломками камня поволокло в направлении чертовой повозки. Поднялся настоящий ураган из бряцавших и клацавших железок, который параллельно дороге несся к скрытой под парусиной таинственной поклаже — и со звоном намертво прилипал к ней, как приклеенный.
Одного из прохожих, сообщалось в газете, так стукнуло летевшей тумбой по голове, что он до сей поры не пришел в чувство, а еще двоим или троим пришлось обратиться к хирургу с просьбой удалить «шрапнель и прочий металлический мусор». Окна лавок и магазинов были разбиты предметами, которые сорвались со своих мест и вознамерились вылететь наружу, а сама одержимая повозка подскакивала при этом вверх-вниз, словно на пружинах.
В разгар всего этого «недоразумения» из-под парусины доносились истошные крики и слышались стоны, шуршание и царапанье: это несчастный пассажир (или, вернее, счастливый, поскольку его отчасти защищала плотная ткань) пытался выбраться из-под все увеличивающегося груза. Крики свидетельствовали о тщетности его усилий, и если бы этот странный кавардак продлился минутой дольше, то несчастный оказался бы раздавлен насмерть, а полдюжины домов на Тюдор и Кармелит-стрит, лишенные всех гвоздей, рассыпались бы кучами строительного мусора.
Машинный вой, однако, резко смолк. Сам по себе. Лошади стронули с места повозку с намотанной на обод цепью и поволокли ее в сторону набережной. На мостовую обрушился звенящий град из стальных и железных предметов, которые какое-то время катились вслед повозке, но потом затихали, будто лишившись сил.
На улице воцарилась мертвая тишина — все происшествие заняло от силы полторы минуты. И тут пошел дождь (тот самый ливень, что уберег от пожара булочную в Холборне), а повозка избавилась от железного лома и продолжила свой путь; никому и в голову не приходило, что весь этот кавардак — прямое следствие преступного деяния. Лишь потом обнаружилось, что принадлежащее Королевской Академии наук здание механических мастерских подверглось взлому — оттуда вынесли некое сложное устройство, — а расположенная рядом бумажная мануфактура именно в этот момент взлетела на воздух… Напрашивался вывод (очевидный для людей здравомыслящих), что история с летающим по воздуху железным хламом напрямую связана с похищением машины.
Тем не менее, представитель Академии наук, ученый секретарь мистер Парсонс начисто отверг такую возможность — и сделал это поразительно быстро, чтобы опровержение попало в вечерний номер «Стандарта». «Никакой связи между этими событиями нет и быть не может», — твердо заявил он. К тому же он «глубоко сомневается во всей этой чепухе, касающейся летающих дверных молотков. Наука не занимается летающими дверными молотками и не желает иметь с ними дела».